Агасфер. Чужое лицо - Вячеслав Каликинский

Разумеется, тех, кого выдергивали (особенно тех, кого часто), осторожно расспрашивали, вызнавали – зачем да почему? А те и сами толком ничего не могли сказать – так, задавал главный вертухай[44] какие-то вопросы, чаще всего вовсе не в тему. Имен не спрашивал, заводилами бунта и вовсе не интересовался…

Такие ответы порождали еще большее подозрение в том, что дело тут нечисто. Глоты, осмелев, почти в открытую обвиняли часто вызываемых в том, что те начали «держать руку начальства»[45].

Со страхом и недоверием поглядывали друг на друга арестанты, которых короткая команда «Пли!» и последующий треск выстрелов на палубе еще больше разделили на тех, кому суждено доплыть до Сахалина, и тех, кто может и не доплыть.

Между тем «Ярославль» упорно утюжил волны. Без происшествий обошлась бункеровка углем и питьевой водой в порту Коломбо, на Цейлоне. Как и предписывалось инструкцией по перевозке арестантов, корабль причалил в самом глухом, отдаленном углу причала. Караульная команда, включая даже подвахтенных, без возражений заняла посты по боевому расписанию: шесть шлюпок с вооруженными матросами встали вокруг «Ярославля», отгоняя от его борта лодки с местными торговцами. Четыре пеших караула, тоже вооруженные, заблокировали часть причала, не подпуская к судну посторонних. Исключение сделали только для местных грузчиков, неутомимо таскавших по одним сходням кули с углем, а по другим вкатывая сорокаведерные бочки с водой.

Бункеровка тюремного корабля была закончена на два часа раньше запланированного, и капитан, посоветовавшись со старпомом, разрешил караульной команде и свободным от вахты членам экипажа короткое увольнение на берег. Увольняемые были строго-настрого предупреждены: корабль отойдет от пирса в назначенное время, опоздавших никто ждать не будет. За полчаса до отхода с борта «Ярославля» будут даны две красные ракеты.

Больше всех обрадовались увольнению матросов, как ни странно, женщины-арестантки. Уж как они прослышали об этом, так сразу облепили все решетки и завопили. У конвойного внизу требовали позвать и Василия, и Трофима, и просто «молоденького такого, с усами-подковкой». Пытались арестантки кричать и в вентиляционный рукав – каждая звала своего кавалера.

– Какого Трофима с усами? – конвойный на всякий случай отошел подальше по коридору. – Бабочки, вы с ума там никак посходили?

– Это кто ж с ума-то сошел?

– Кады под юбку лазил – все шептал: мол, с Цейлона платок шелковый непременно принесу, из увольнения!

– Я, например, завсегда знала: все мужики омманщики проклятые!

– Ага, им токо свое получить…

Посмеиваясь, Промыслов явился к капитану, который в своей каюте как раз рассчитывался с местным агентом за уголь, воду и грузчиков-кули. Пронзительные крики арестанток долетали и сюда, и агент, шевеля огромными, словно у моржа, усищами, то и дело вздрагивал, оглядывался на распахнутый по случаю жары иллюминатор и все никак не мог перевести швейцарские франки в британские фунты стерлингов. Наконец, разобравшись с валютой, агент упрятал деньги в холщовую сумку и по-английски поинтересовался:

– Captain, sir, excuse me, of course – but what is your general cargo vessel? These women’s screams… Like a traveling circus![46]

– You are almost correct, sir! – мрачно отшутился Промыслов. – In one of the holds we ship two hundred crazy criminal women wishing to stay in any of the British colony. I think, you have just is not enough![47]

Агент не нашелся, что сказать, пошевелил усищами и поспешил распрощаться с этими ненормальными русскими. Дождавшись его ухода, Винокуров повернулся к помощнику:

– Что там, на самом деле, за вопли? Бабы взбунтовались?

Промыслов вкратце рассказал о новой проблеме.

– Увольняемые еще на борту? – перебил его капитан. – Отлично! Велите боцману передать этим женолюбам, чтобы те без гостинцев для арестанток не возвращались! Умели соблазнить – пусть рассчитываются! Нам только бабьего бунта на «Ярославле» и не хватает!

– Тут есть одна проблема, Сергей Фаддеич! – усмехнулся старпом. – Наши донжуаны уже успели потратить все свои карманные деньги на этих бабенок! Не на что им шелковые платки покупать…

– По-вашему, я должен еще и финансировать чьи-то услады? – Винокуров поспешно захлопнул рундучок с судовой кассой и возмущенно поглядел на старпома.

– Раз мы допустили проникновение «женолюбов» в изолированное помещение для арестанток, было бы справедливо, на мой взгляд, и финансировать дальнейшее спокойствие на судне! При этом, насколько я знаю, все это шелковое барахло на Цейлоне весьма дешево! В конце концов, у нас же есть какие-то мелкие суммы на непредвиденные расходы…

– Если бы я знал вас меньше, то, ей-богу, подумал бы, что вы собираетесь замаливать собственные грехи, – проворчал капитан. Он отпер рундучок с кассой, достал оттуда три пятифунтовые банкноты и нехотя вручил помощнику. – Надеюсь, этого хватит! Отправляйтесь на берег сам, милейший, и произведите необходимые закупки! Оптом – так оно всегда дешевле выходит! Передадите гостинцы арестанткам – всем, включая старух! – после возвращения матросов и от их имени!

⁂

Звериным своим чутьем Сонька Золотая Ручка ощущала усилившийся за ней после казни Петрована пригляд. Стоило ей покинуть свой излюбленный угол в отсеке, как караульный в нижнем коридоре настораживался и старался вроде бы невзначай подобраться поближе. Сонька догадывалась о причине: корабельной администрации очень хотелось узнать, кого это она спасла, успокоив Петрована, готового сдать подельщиков, и, по сути, заткнув ему рот насмешливым утверждением о комедийной сути расстрела. Поэтому она почти неделю не подходила к решетке, отгораживающей мужское отделение.

А хотелось. Ох как хотелось поглядеть в глаза Семе Блохе, чтобы понять: оценил он ее рискованный шаг или нет? Вряд ли это можно было назвать влюбленностью – далеко не юную девочку везли на Сахалинскую каторгу, а зрелую, много повидавшую женщину, без малого тридцатилетнюю. Мужчин она не любила, и не испытывала к кому-либо из сильной половины человечества пылких и нежных чувств.

Господи, да и о какой сильной половине вообще можно было говорить? Одно название – сильная. А на деле, если разобраться, женщине на этом свете доставалось гораздо больше возможностей проявить и силу характера, и упорство, и настойчивость. Сила – она была у мужиков разве что в кулаках. Ну, и еще кое-где – но это уже далеко не у всех.