Феррус Манус: Горгон Медузы - Дэвид Гаймер

— Мой господин, он…

— Фулгрим дозволяет тебе оправдываться?

— Н-нет, господин.

— Мне что, мало гардинаальцев, которые на каждом шагу мешают мне и срывают мои планы? Еще и капитан Акурдуана решил при любой возможности показывать слабость моего легиона?

— Фулгрим любит вас, как никого иного. Прославляет вас, как никого иного. Не Хоруса, не Сангвиния, а вас. — Мечник ударил себя по жесткому кожаному нагруднику. В нем тоже всколыхнулась ярость, подвигнувшая зайти еще дальше. — И меня именуют его Первенцем!

— Ты дал обет поддерживать меня. Стоя на коленях. В моем тронном зале! — Последнюю фразу Манус проревел, и легионер едва не рухнул под осязаемым напором слов примарха. Феррус перевел взгляд на Железных Рук, распростертых на полу клетки. — Вот чего стоит твоя клятва?

Акурдуана понурил голову. Выходит, не только сыны Ферруса порезались о собственный клинок, приводя Гардинаал к Согласию. Примарх гневался. Ему требовалось кого-то обвинить.

Капитан счастлив был помочь:

— Вы для меня отец в той же мере, что и Фулгрим. Скажите, чего желаете от меня, — и я исполню повеление, если это в моих силах.

Манус покачал головой, словно от разочарования. Зашуршав кольчугой, он поднял блистающий металлический кулак и указал на купол из толстых прутьев — самую большую в зале клетку для спаррингов. Громадное полушарие удерживали четыре широких столба из армированного феррокрита. Акурдуана однажды предположил, что там проводились бои между дредноутами.

По спине воина пробежал холодок страха. Рядом скользнула почти неотличимая от него дрожь предвкушения.

Теперь мечник понял, для чего нужна эта клетка.

— Я желаю увидеть, насколько ты хорош.

— Люк Хонсум.

Прочитав имя вслух, Милин Яскович вычеркнула его из перекидного блокнота.

Она проверила пульс на шее, потом на запястье. Обожженная кожа рядового Хонсума оказалась еще теплой и немного липкой, вроде остывающей невыжатой губки. Вздрогнув, Милин сделала пометку «ПВБ» в документах для перевозки тела.

Армия заботилась о своих бойцах. Тулл называл такую доктрину «Covenant Militarum», подобно искорке просвещения, что не угасла в войнах древней Европы[35]. Хотя легионы Космодесанта тайно — а некоторые вполне открыто — жаждали, чтобы их смертные ауксиларии сражались, пока не рухнут, от Астартес это, к счастью, не зависело. Согласно положениям «Covenant Militarum», единоличную ответственность за всех представителей любого полка нес его командующий офицер. Поэтому, пока герои-сверхлюди бились за право человечества владеть Галактикой, Армия заботилась о своих бойцах.

Но уже не раз случалось, что травмированные войной солдаты пытались «демобилизоваться», укрывшись среди павших.

Яскович кивнула санитару, и тот с лязгом покатил каталку вверх по аппарели лихтера «Арвус». Корпус машины покрывали унылые камуфляжные узоры серо-охряных цветов 5-го Галилейского полка смешанной пехоты. Даже ее турбины завывали как-то безрадостно.

Вздохнув, Милин перевернула страницу.

Остальные мертвецы с неповторимым спокойствием ждали своей очереди.

Готовящийся к взлету челнок окружали десятки каталок. Их толкали санитары, облаченные в разные детали грязной полевой формы. Объединяло людей лишь одно: хмурое выражение лица, смесь печали и скуки.

Медике покачала головой. Тулл умел обращаться с павшими — относился к ним, жутко сказать, по-товарищески. Шутил с ними, засиживался допоздна в морге, рассказывая байки, словно видел в каждом мертвеце старого друга. Как будто они находились в коме и могли очнуться, просто услышав знакомый голос.

Она грустно улыбнулась. Риордан был совсем не таким толстокожим, каким выставлял себя, и Милин очень хотела бы, чтобы сейчас здесь находился подполковник. Ну, или кто угодно из медслужбы Четыреста тринадцатой. Но всех старших военврачей, кроме Яскович, отправили на поверхность планеты. Вероятно, ей следовало бы радоваться такому жребию, и, Терра свидетель, она радовалась, но все-таки искренне предпочла бы иметь дело с живыми пациентами.

— Самюэл Горс, — прочла Милин в следующем бланке, пока санитар с громыханием спускал опустевшую каталку по аппарели. Они словно показывали фокусы с исчезновением.

— Эрик Стил.

Вверх, вниз. Вверх, вниз.

— Карл Ярро.

Все больше имен. Жизнь и смерть проносятся в ускоренном темпе. Стило чиркает по бумаге.

— Ибран Гриппе…

Опустив блокнот, Яскович улыбнулась. Полковник ответил ей лучезарной, обезоруживающе честной усмешкой человека, который смирился с тем, что дни его сочтены. В двузначных числах, если исключительно повезет.

— Значит, вот и все, — сказал Ибран, садясь на каталке.

Кто-то из сестер милосердия переодел офицера в парадный мундир, но его ноги все так же скрывались под фольговым одеялом[36]. С лица Гриппе, по-прежнему красного, как после сильного солнечного ожога, сняли бинты. Форменная фуражка с шитьем успешно маскировала лысину, но то, что у полковника выпали брови и ресницы, никак не удалось бы утаить. На его щеках высыпали первые пятнышки-меланомы.

— Вот и все, — отозвалась Милин.

— У вас последний шанс.

Женщина наигранно вскинула брови.

— Последний шанс сбежать со мной. Ганимед весьма красив для мира-улья. Ну, то есть неплох… В общем, я видел и хуже. — Он широко улыбнулся, показав темные сморщенные десны. — Да и пенсию полковничьим вдовам платят изрядную.

— Не такую уж и изрядную, если делить ее пополам с вашей женой, верно? — Яскович сурово взглянула на офицера. — Если, конечно, только пополам.

Ухмылка Гриппе сменилась более спокойным выражением лица.

— Ах да, моя жена… Приятно будет снова увидеть ее. Интересно, живут ли они до сих пор в том блоке возле цепочки кратеров Нанше[37]?

— Конечно же, живут.

— В полку мне пообещали, что все устроят.

— Конечно же, пообещали.

Милин не стала упоминать, что Ибран почти наверняка прибудет в Солнечную систему в таком же стазисном контейнере, как Люк, Самюэл, Эрик, Карл и все остальные. Он сам это знал.

Заставив себя бодро улыбнуться, медике вновь посмотрела в перекидной блокнот. Бланк для комиссованных бойцов отличался по цвету от предыдущих. Яскович коснулась стилом пунктирной линии, ждущей ее подписи, и вдруг представила, как на далеком серо-охряном спутнике, никогда не виденном ею, какому-нибудь медике, для которого Ибран Гриппе ничем не отличается от других солдат, подадут схожую форму, но уже иного оттенка. «ПВБ».