Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов

Петр Образцов в допросе 1754 года говорил, что дьявол ему шепчет из‐за плеча о Петре Федоровиче – антихристе. Он был признан «совершенно за сумасшедшего и для содержания до исправления в разуме под караулом послан был в Иосифо-Волоколамский монастырь». Через шесть лет оттуда написали, что Образцов «находится в настоящем уме». Колодника привезли в Тайную контору, но, как записано в экстракте его дела, «во оной как из ответов ево, так и по усмотрению явился в прежнем же ума своего несостоянии». После этого Образцова вновь отослали в монастырь. Если же человек действительно выздоравливал, то его допрашивали и пытали по сказанным им ранее «непристойным словам», игнорируя то обстоятельство, что слова эти были произнесены им как раз «в безумстве».

По делам некоторых умалишенных политический сыск выносил решение без отправки их в монастырь. Работный человек Иван Орешников, обвиненный в 1722 году «в богохулении и в непристойных словах против высокой чести е. ц. в.», был признан сумасшедшим. В приговоре Тайной канцелярии о нем сказано: за богохульство «надлежало было тебя сжечь, но оной казни е. и. в. тебе чинить не указал для того, что ты временно не в твердом уме бываешь и многажды показывал за собою е. и. в. „слово и дело“, а как придешь в память, то тех слов ничего не показывал, объявляя, что все говорил вне памяти. А вместо жжения тебя живого, государь всемилостивейше повелеть соизволил учинить тебе, Орешникову, смертную казнь – отсечь голову». В 1775 году надворный советник Григорий Рогов вошел с улицы в здание Синода, сел за стол и начал писать манифест от имени «императора Павла Петровича». Хотя Рогова и признали «в уме помешанным», Екатерина II отправила его в Шлиссельбургскую крепость как государственного преступника, а психически здоровую жену и невинных детей Рогова на всякий случай сослала в Сибирь.

Итак, уже к началу XVIII века в политическом сыске существовала довольно разработанная «технология» допросов – так называемый «роспрос», который предполагал допросы изветчика, ответчика и свидетелей, а также очные ставки их. Несмотря на сохранение в следственном розыскном процессе некоторых рудиментов состязательного судебного процесса, позволявших подследственным в отдельных случаях доказать свою невиновность, «роспрос» все-таки имел отчетливо обличительно-обвинительный уклон и не предполагал объективного выяснения истины. «Роспрос» был жестко подчинен, как правило, обвинительно-репрессивным целям, которые верховная власть ставила перед политическим сыском. С помощью довольно четкой схемы ведения допросов и очных ставок, целенаправленной фальсификации показаний, а также широкого использования разнообразных приемов и методов расследования (включая «увещевания», шантаж, запугивание и др.) следователи уже на стадии «роспроса» стремились добиться от изветчика точного, «доведенного» с помощью свидетелей извета. От ответчика требовалось быстрое признание вины, раскаяние, подробный рассказ о целях, средствах задуманного им или совершенного государственного преступления, а также выдача сообщников. Даже если на стадии «роспроса» этого удавалось достичь, подследственный не был уверен, что его вскоре не начнут пытать.

Полусумасшеднего монаха и бывшего капитана Варлама Левина обвиняли в том, что, взобравшись на крышу мясной лавки пензенского базара, он кричал: «Много лет я служил в армии, жил в Петербурге, там монахи и всякие люди в посты едят мясо и меня есть заставляли. А в Москву приехал царь Петр Алексеевич, он не царь, антихрист, и весь народ будет он печатать, а на которых печатей нет, тем хлеба давать не станут. Бегите, скройтесь куда-нибудь. Последнее время, антихрист пришел!» После этих слов с площади убежали все, кроме доносчика.

Левин был одержим идеей очищения через страдание перед лицом ждущей всех неминуемой гибели в «царстве антихриста Петра». Поэтому он с радостью шел на пытки и по той же причине оговорил многих невинных и непричастных к делу людей – всем им он желал блаженства в будущем. Всего таких оговоренных набралось не менее двух десятков, в том числе глава Синода Стефан Яворский, с которым Левину устроили очную ставку. После допроса Левина пытали разными пытками шесть раз, в том числе один раз водили по спицам.

Весной 1722 года Петр I уезжал в Персидский поход и поспешно заканчивал важные государственные дела. 13 мая А. И. Ушаков в докладе царю вопрошал: «Старцу Левину по окончании розысков какую казнь учинить и где, в Москве или Пензе?» Император начертал всего два слова: «На Пензе». В сущности, это и есть смертный приговор Левину, хотя его дело только что стали рассматривать. Обезглавленное тело Варлама Левина после казни в Москве было сожжено, но голову его, заспиртовав в сосуде, отправили в Пензу, где она была водружена у мясной лавки на каменном столбе.

После «роспроса» дело обычно переходило на следующую стадии сыскного процесса – к розыску, пытке. Решение об этом принималось руководителем сыскного ведомства, а иногда и государем на основе знакомства с результатами «роспроса». Необходимость розыска могла быть вызвана разными обстоятельствами: упорством изветчика и ответчика в своих показаниях; неясностью обстоятельств дела после очных ставок; особым мнением следователей о поведении сторон; суждением начальников и верховной власти, признававшей пытку в этом деле обязательной.

Обычно розыск начинался с так называемого «роспроса у пытки (у дыбы)», то есть допроса в камере пыток, но пока без их применения. Допрос в камере пыток относится к «роспросу с пристрастием». Допрашивали «у пытки» следующим образом. Человека подводили к дыбе. Дыба представляла собой примитивное подъемное устройство. В потолок или в балку вбивали крюк, через него (иногда с помощью блока) перебрасывался ремень или веревка. Один конец ее был закреплен на войлочном хомуте, называемом иногда «петлей». В нее вкладывали руки пытаемого. Другой конец веревки держали в руках ассистенты палача. «Роспрос у пытки» был, несомненно, сильным средством морального давления на подследственного, особенно для того, кто впервые попал в застенок. Человек стоял под дыбой, видел заплечного мастера и его помощников, мог наблюдать, как они готовились к пытке: осматривали кнуты и другие страшные инструменты, разжигали жаровню. Эту стадию римские юристы называли territio realis, то есть демонстрация подследственному орудий пыток, которые предполагалось применить к нему. Известно, что некоторым узникам показывали, как пытают других. Делалось это, чтобы человек понял, какие муки ему предстоят. В проекте указа Екатерины II об упорствовавшей Салтычихе сказано: «Показать ей розыск к тому приговоренного преступника».

Допрос у дыбы не ограничивался только угрозами применить пытку и демонстрацией пыточного действа на телах других людей. Из документов сыска известно, что следователи прибегали к имитации пытки. Для этого приведенного в застенок подследственного раздевали и готовили к подъему на дыбу. Вот как допрашивали в 1728 году родственницу А. Д. Меншикова Аксинью Колычеву, обвиненную в составлении подметного письма. Ее спрашивали «прежде с увещеванием, потом с пристрастием, чтобы явила всю истину о подметном письме, понеже из всех ее поступков является подозрительна и потом ставлена в ремень и кладены руки в хомут».