Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов

Крайне редко розыск заканчивался допросом у дыбы. Если колодника решили пытать, от пытки его не спасало даже чистосердечное признание или то признание, которое требовалось следствию, – ведь пытка служила высшим мерилом искренности человека. С одного, а чаще с трех раз ему предстояло подтвердить, как писалось в документах, «из подлинной правды». Эта норма была установлена еще в Уставной книге Разбойного приказа, сильно повлиявшей на сыскной процесс при расследовании политических преступлений. Так как допрос у пытки очень часто вел к пытке, то в протоколах встречается обобщенная формулировка: «По приводе в застенок в роспросе и с очных ставок… ис подлинной правды поднят был на дыбу и пытан впервые и с подъему и с пытки говорил…».

Перед подъемом на дыбу зачитывали приговор о пытке. Как правило, в пытках соблюдалась следующая последовательность:

1. Подвешивание на дыбу («виска»).

2. «Встряска» – висение с тяжестью в ногах.

3. Битье кнутом в подвешенном виде.

4. Жжение огнем и другие тяжкие пытки.

Конечно, в повседневной пыточной практике какие-то звенья пропускались: после «роспроса» в канцелярии без пыток могла сразу наступить пытка на дыбе, пропуская «роспрос у дыбы». В 1735 году после «роспроса» и очных ставок Совета Юшкова А. И. Ушаков распорядился: «По тому своему показанию не без подозрения он, Юшков, явился, чего ради ныне, ис подлинной правды, привесть ево в застенок и, подняв на дыбу, роспросить с пристрастием в том, что оные слова, которые сам на себя показал, в каком намерении, и для чего он говорил, и от кого подлинно о том он слышал…». В 1748 году по делу Лестока также последовал указ: «Лестока в запирательстве его с очных ставок и в протчем привести в застенок и подняв на дыбу, роспросить накрепко». Так, мы видим, что термин «с пристрастием», «накрепко» применяется и к собственно пытке на дыбе, и к «роспросу» без пытки у дыбы.

Пытка как универсальный элемент судебного и сыскного процесса была чрезвычайно распространена в XVII–XVIII веках и просуществовала до реформ Александра II, хотя указ о ее отмене появился в 1801 году. Заплечные мастера, орудия пытки, застенки и колодничьи палаты были во всех центральных и местных учреждениях как в XVII, так и в XVIII веке. Согласно Соборному уложению 1649 года и «Краткому изображению процессов» 1715 года, решение о применении пытки выносил сам судья, исходя из обстоятельств дела. Закон предписывал, что «пытка употребляется в делах видимых (то есть очевидных. – Е. А.), в которых есть преступление». В России, в отличие от многих европейских стран, не было «степеней» пыток, все более и более ужесточавших муки пытаемого. Меру жестокости пытки определял сам судья, а различия в тяжести пытки были весьма условны: «В вящих и тяжких делах пытка жесточае, нежели в малых бывает». Вместе с тем законы рекомендовали судье применять более жестокие пытки к людям, закоренелым в преступлении, а также физически более крепким и худым (опытным путем было установлено, что полные люди тяжелее переносят физические истязания и быстрее умирают без всякой пользы для расследования). Милосерднее предписывалось поступать с людьми слабыми, а также менее порочными: «Также надлежит ему оных особ, которые к пытке приводятся, рассмотреть и, усмотря твердых, безстыдных и худых людей – жесточае, тех же, кои деликатного тела и честные суть люди – легчее».

По закону от пытки в суде освобождались дворяне, духовенство, «служители высоких рангов», люди старше семидесяти лет, недоросли и беременные женщины. В политических делах эта правовая норма в точности не соблюдалась, как и другие законы, характерные для состязательного суда. Чтобы отправить священнослужителя на пытку, Тайная канцелярия требовала от Синода прислать попа для лишения сана и расстрижения преступника. Процедура эта занимала несколько минут, и с этого момента священник или монах, которому срезали волосы, брили лицо, возвращали прежнее мирское имя, становился «распопом», «растригой», и дверь в застенок для него была широко открыта. «О нем объявить в Синоде… и, когда с него то [сан] сымут, указал его величество накрепко пытать» – так распорядился Петр I об архимандрите Гедеоне.

В сыскном ведомстве пытали всех без разбору и столько, сколько было нужно. В итоге на дыбе оказывались и простолюдины, и лица самых высоких рангов, дворяне и генералы, старики и юноши, женщины и больные. Женщин пытали наравне с мужчинами, но число ударов им давали поменьше, да и кнут иногда заменяли на плети или батоги. Но гуманизм к женскому полу – достижение уже елизаветинской эпохи. До этого с женским состоянием считались мало, хотя беременных не пытали уже при Петре Великом.

Пытки и казни малолетних случались нечасто. В 1738 году пытали 13-летнюю чревовещательницу Ирину Иванову: поднимали на дыбу и секли розгами. По делам видно, что детей и подростков щадили. В страшном Преображенском приказе Ромодановского малолеток только допрашивали, не поднимая на дыбу. В выписке по делу 13–14-летних учеников Кронштадтской гарнизонной школы, привлеченных в Тайную канцелярию в 1736 году, сказано: «В означенном между ими споре дошли они до розыску, но за малолетством их розыскивать ими не можно». Поэтому было предложено «учинить наказанье – вместо кнута для их малолетства бить обоих кошками нещадно». В отношении малолетних вместо кнута часто назначали батоги, плети или палки.

Проблема возраста пытаемых и казнимых впервые серьезно встала лишь в царствование гуманной Елизаветы Петровны. В 1742 году 14-летняя девочка Прасковья Федорова зверски убила двух своих подружек. Генерал-берг-директориум, которому подчинялся округ, где произошло преступление, настаивал на казни юной преступницы. Когда Сенат отказался одобрить приговор, то горное ведомство потребовало уточнения вопроса о пытке и казни малолетних с точки зрения права. Обсуждение в Сенате в августе 1742 года привело к важному правовому нововведению – отныне в России малолетними признавались люди до 17 лет. Тем самым они освобождались от пытки и казни, по крайней мере теоретически.

Рассмотрим теперь саму процедуру пытки. Перед пыткой приведенного в застенок колодника раздевали и осматривали. Публичное обнажение тела человека считалось позорным. Такой раздетый палачом, побывавший в «катских руках» человек терял свою честь. В 1742 году это обстоятельство стало поводом для отказа восстановить в должности бывшего адъютанта принца Антона-Ульриха, так как он, отмечалось в постановлении, «до сего был в катских руках». Осмотру тела (прежде всего спины) пытаемого перед пыткой придавалось большое значение. Это делали для определения физических возможностей человека в предстоящей пытке, а также для уточнения биографии пытаемого – не был ли он ранее пытан и бит кнутом. Как рассказывал в сентябре 1774 года в Секретной комиссии Емельян Пугачев, после первого ареста в Малыковке и битья батогами его привезли в Казань. Секретарь губернской канцелярии, «призвав к себе лекаря, велел осмотреть, не был ли я в чем прежде наказан. Когда же лекарь раздел донага и увидел, что был сечен, а не узнал – чем, и спрашивал: „Конечно-де, ты, Пугачов, кнутом был наказан, что спина в знаках?“. На что я говорил: „Нет-де, а сечен только во время Пру[сс]кого похода по приказанию полковника Денисова езжалою плетью, а потом чрез малыковского управителя терпел пристрастный распрос под батогами“».