Незримая паутина - Фридрих Незнанский

— А потому что я свои десять процентов из твоей глотки вытащу, — негромко произнес Удав.

— Давай начинай, хорь позорный! — выставил вперед подбородок Потап.

— Осади! — резко сказал Урюк. — Пацаны услышат… Никто отсюда не уйдет, пока не решим эту проблему.

— Проблему дележа шкуры неубитого медведя, — усмехнулся Калита.

— Мы исполняем, значит, нам шестьдесят, вам сорок, — твердо произнес Урюк. — Возражений нет?

Все промолчали.

— Итак, «разное», — повторил Урюк. — О случившемся в Домодедове. Кто твой докладчик?

Он выжидательно взглянул на Бурду.

— Меня там не было, — буркнул тот. — Калита был, вот пусть и доложит.

— Короче, этот частный следак, племянник главного московского мента, для понта вывел халдеев на чистую воду, — начал Калита. — Эти суки нас обсчитали и обвесили не хуже, чем при советской власти. Они чистосердечно раскаялись в содеянном, пообещав исправиться. Потап все уладил, а я мигнул пацанам, и они свистнули у следака мобильник. А Слону я сказал, чтоб подбросил следака до Павелецкого, и больше никуда…

— А зачем, какой смысл? — спросил Урюк.

— Там в ментовке дежурил прикормленный мент. Я ему предварительно отзвонил, чтоб ждал гостя. Я ж говорил уже, этот следак остался без мобильника. Откуда он будет сообщать, чтоб не терять время, кого и где он увидел? Только из ментовки…

— Разумно, — похвалил Урюк. — Так и получилось?

— Ну, — кивнул Калита. — Значит, прибежал он в это отделение, показал ксиву и попросил срочно позвонить. И когда разговаривал по телефону, назвал номер тачки Косого, мол, это его машина, которая осталась в аэропорту… И еще сказал, будто в этой тачке человек сидит, а его нельзя никому показывать. Я велел нашим проследить, кто там… А он, выходит, соврал. Для понта.

— Стоп, стоп… — замотал головой Урюк. — Выходит другое: этот следак с ходу вычислил, что этот мент работает на вас?

— Выходит, так, — согласился Калита.

— И вы думаете, я поверю в эту фигню? — засмеялся Урюк. — Вот так зашел в ментовку, попросил позвонить и сразу усек, кто есть кто?

— Можешь не верить, — обиженно сказал Калита. — Ну а наши придурки стали выяснять, кто там в машине сидит. Решили, что это Хмырь полгода, как приговоренный. Откуда им было разглядеть за тонированными стеклами, что там Косой со своей бабой? Он, кстати, на Хмыря правда чем-то похож.

Он посмотрел в сторону Потапа, ожидая подтверждения.

Тот неопределенно пожал плечами. Мол, ваши следаки, вы и разбирайтесь.

— Так мочите этого мента с Павелецкого! — воскликнул Удав, поглядывая на притихших Бурду и его свиту. — Че молчите? Жалко стало?

— Мочить разоблаченных агентов никогда не поздно, — изрек Урюк. — Лучше проследить, будут ли в их отношении сделаны оргвыводы. И какие. Дело, конечно, ваше, но я бы посоветовал — пусть этот мент ляжет на дно и не высовывается. Возьмет отпуск, что ли.

Бурда и его окружение угрюмо переминались с ноги на ногу.

— Ну так что, не слышу? — нажал Урюк.

— Принято. Мент ляжет на дно, — сказал Бурда. Похоже, он был уже не рад, что согласился на эту стрелку.

— Что-то я тебя не пойму, Дима. — Урюк впервые обратился к Бурде по имени. — Ты чем, вообще, занимаешься? Когда мы Москву делили, ты Домодедово на прокорм просил, на коленях стоял, не забыл еще? Коптево за него отдал и Левобережную. Долгопрудненских обещал близко не подпустить. Откуда этот племянник Грязнова — узнал про прилет наших гостей из Барнаула? Может, долгопрудненские настучали?

— Очень может быть, — ответил за Бурду Удав. — Похоже, он уже знал о прилете дяди Сани. И, считай, встретил его с цветами прямо у трапа самолета. А потом они совместно отобедали в ресторане…

— Так к чему мы пришли? — подвел итог Урюк. — Вы навели племянника на ментовку, чтоб он отзвонил оттуда дяде на Петровку, и он, для понта, впарил вашему агенту номер машины Косого! Чтоб посмотреть, что из этого выйдет. А мент навел ваших придурков на Косого. Так?

В ответ было молчание.

— Ладно, кончаем базар, — сказал Урюк. — Нельзя братву надолго оставлять без присмотра. Не разбегутся, но разные мысли начнут в голову приходить. Еще решат, что без нас обойдутся, и выберут себе других.

— А что, был прецедент? — хохотнул Удав.

— А как, ты думаешь, я стал тем, что я есть? — удивленно поднял брови Урюк. — Только так… Тут не зевай. Так что будем делать, Дима, с твоими придурками? — обратился он к Бурде.

— Не что, а кто, — снова встрял Удав тоном фаворита, обладающего привилегией в любой момент перебить сюзерена.

— Помолчи, — поморщился Урюк. — Тебя потом спросят. Сатисфакция нужна, как ты думаешь? Меня братки самого на распыл пустят, если оставлю это без последствий. Здесь само не рассосется. Значит, так. Твои уроды замочили моего первого зама, а не какого-то там банкира. Ты говоришь, случайно. Я говорю, ладно, отдаешь их мне, тогда, так и быть, поверю. И мы сразу заключим союз. А чтоб скрепить его, я отдаю тебе эту грязновскую соску. Делай с ней что хочешь. Шантажируй, заткни рот племяннику Грязнова, потребуй выкуп, устрой групповуху, если откажут… По рукам?

— А если нет?

— Но тогда сам знаешь, что начнется, — пожал плечами Урюк. — Кровная месть и все такое. Ухнет наше с тобой хрупкое согласие, и конец цивилизованным отношениям, которые только-только зарождаются.

Он положил руку на плечо Бурды. Тот засопел, помрачнел еще больше, но плечо не отдернул.

Урюк обернулся к Удаву:

— Давай не затягивай…

— Работы не много, насколько я понимаю, — важно сказал Удав. — Отвести за ближайшие кустики, выслушать последнее желание и кому передать последний поклон… По три куска с носа. С других взял бы больше. Скидки только для своих. Кстати, закапывать будете сами.

— Он и заплатит. — Урюк указал на Бурду. — И он же зароет.

— Мне все равно, — пожал плечами Удав. — Только бабки вперед. Работаем с предоплатой, сами знаете.

Не на того я поставил, подумал Потап, наблюдая за тем, как вспотевший Бурда отсчитывает доллары.

Он взглянул на Калиту. Тот отвел глаза.

— Еще вопрос, — поднял руку в радостном возбуждении Удав. — Кто зачитает приговор? И где и когда приводить в исполнение? Я к тому, что все должно быть в духе времени — гласно и прозрачно.

Ему явно не терпелось.

Потап искоса посмотрел на Удава. Ведь не пьет, не курит, травкой не балуется. И своим людям запрещает. А ведет себя так, будто только минуту назад ширялся. Или кровь для таких лучше всякой наркоты? Хоть ментовская, хоть братская. Тогда и впрямь мне с ним одному не справиться.

Бурда медленно, с расстановками зачитал приговор при полном молчании братвы. Никто не возмущался, никто не роптал. На приговоренных — посеревших, лишившихся дара речи — старались не смотреть.