Камея из Ватикана - Татьяна Устинова

Федор Петрович уже не выглядел раздосадованным, слушал с интересом.

– Что за ковчежец, откуда?

– Да все из одного источника, я матушкам рассказывал! Был у нас благодетель из бандитов, Дима Бензовоз, так его звали. Так он в храм жертвовал щедро! Но самый драгоценный дар – этот самый ковчежец.

– Он что, золотой? – спросила Тонечка с жадным любопытством.

– Деревянный он, – словно оскорбившись за реликвию, с сердцем сказал батюшка. – Резной. Ну, серебром отделан, конечно, самоцветами. Другое дело, что принадлежал он царю Алексею Михайловичу Тишайшему и подарен ему был родом Милославских, когда супруга Мария родила первенца Дмитрия. Первенец прожил всего год, считался наследником престола. А царица Мария, как известно, как раз к роду Милославских и принадлежала. Девятнадцать лет Алексею Михайловичу было, когда первенец его родился, и в ковчежец он волосики с темени наследника прятал – так полагалось от сглаза. Только младенец все равно преставился.

Федор Петрович, кажется, изумился.

– Таким вещам место в Грановитой палате, а не в вашем храме, вы уж меня простите.

– То-то и оно! – поддержал отец Илларион. – Только в девяностые перепуталось все, никто не следил, пустили в распыл. Вот Дима и прикупил на каком-то знатном аукционе, в Лондоне, или где они, такие аукционы бывают!

– Если ковчежец был куплен на аукционе, значит, должна быть атрибуция и сопроводительные документы, – сказал Федор Петрович словно с каким-то облегчением. – Без всего этого ваша пропажа – просто старинная вещица… с легендой.

Отец Илларион вздохнул, поднялся, зашарил в кармане рясы, выудил маленький ключик и отомкнул секретер.

Визитеры смотрели на него во все глаза.

Илларион вынул из секретера кожаную папку, аккуратно выложил ее на стол и предложил:

– Ознакомьтесь, если по-английски читаете. Перевод есть, дальше там, но плоховатый. Читаете?

– Читаем, – быстро проговорила Тонечка.

– Тут и атрибуция, и все документы собраны. А я… разоблачусь покамест, жарко что-то.

И вышел из комнаты.

Тонечка и Федор Петрович посмотрели друг на друга. Она пожала плечами, а он покачала головой.

Открыли папку и стали по очереди доставать плотные листы с водяными знаками и британской короной наверху.

– Такого просто не может быть, – сказал в конце концов Федор Петрович. – Давно бы в музей забрали, столько лет прошло!

– Вот именно, – подхватила Тонечка. – Столько лет, про него и думать забыли, про этот… ларец.

– Ковчежец.

– Да. Мало ли тогда всего продавали, прав отец Илларион!

Они продолжали разбирать бумаги с печатями, фотографиями, описаниями, размерами, указаниями веса и цвета камней, с результатами радиоуглеродных анализов древесины и серебра. Примеси, найденные в серебре, были перечислены отдельно.

Вернулся отец Илларион – в джинсах и клетчатой рубахе навыпуск. Теперь он был похож на столичного байкера, а не на сельского священника!

Он посмотрел на бумажный развал на столе, вздохнул, глотнул из своей чашки остывшего кофе и сказал:

– Вот его-то и украли, ковчежец этот. И я даже не знаю, как мне в епархии докладывать!.. Теперь уж точно не в Беркакит, а в Сусуман зашлют.

– Сусуман? – повторила Тонечка машинально, и отец Илларион махнул рукой.

– Поселок такой на Магаданской трассе. Этапы туда приходят из Магадана.

Федор Петрович посмотрел на него, сверкнули очки.

– И никто не знал, где он у вас хранится?

Батюшка покачал головой.

– Даже от супруги таился, вот вам крест святой. Она у меня надежная и умница большая, а все ж таки женщина, поостерегся рассказать.

– Кто-то забрался в храм, – продолжал Федор, – и… дальше что, я не понял?

– Батюшку оглушили, – заговорила Тонечка. – Видимо, как мы уже сейчас понимаем, украсть хотели именно этот ковчежец! Мы с Сашей увидели, что храм открыт, вошли и… Я батюшку на полу нашла и даже не сразу поняла, что он жив.

– Маху я дал, – морщась, в который раз сказал Илларион. – С одного удара свалился! Пока Антонина со мной возилась, товарку ее Александру тоже как следует приложили, да и вон выбежали. Я-то думал, не успели ничего взять, а оказалось, что самое ценное-то и забрали.

– Вы все время говорите «они», – заметил Федор Петрович. – Выходит, вы их все-таки видели?

– Я слышала топот, – сказала Тонечка. – Но никого не видела. И мне показалось, что убегали несколько человек, не один. А точно он пропал, батюшка? Может, вы просто не нашли?

Отец Илларион грустно усмехнулся:

– Я поначалу тоже надежду лелеял, что найдется. Все обыскал, и нет его! Да там искать-то негде, тайничок маленький, прям под плитой.

Они посидели молча, а потом священник стал собирать документы.

– Вот такая история, – сказал он и запер папку в секретер. – Пакостная, надо признаться.

– Нужно подумать, кто мог знать про ковчежец, – выпалила Тонечка. – Всех выписать на бумажку. И отсюда начинать действовать.

– Действовать в данном случае должны компетентные органы, – поморщился Федор Петрович.

– Майор Мурзин, вы считаете?.. – осведомилась Тонечка.

Священник улыбнулся:

– Да, наши органы не особо компетентные, конечно.

– Значит, нужно обращаться в Москву.

– Да это уж в епархии решат, куда обращаться, – пробормотал отец Илларион, и лицо у него стало тоскливым. – Э-эх! Не уберег реликвию. А ведь просил вдову, чтоб забрала дары, так просил!..

– Так. – Тонечка поднялась и стала ходить по «зале», то отражаясь в зеркале, то пропадая из него. – Значит, прежде всего вдова. И еще! Наверняка, адвокаты Димы Бензовоза знали о его покупках. Может быть, помощник или помощники.

– Да где их теперь всех найдешь?! – Отец Илларион всплеснул большими руками, как давеча петух крыльями. – Столько лет прошло, да и не знаю я никого!

– Но вдову-то знаете?

Федор Петрович вдруг поднялся, поймал Тонечку за руку и заставил остановиться:

– Должно быть, вы на самом деле пишете хорошие сценарии, – сказал он, глядя ей в лицо. – Но это не сценарий! За реликвию такого рода вполне могут убить, и расследовать ее пропажу самостоятельно вы уж точно не сможете!

– Имеется в виду, что я лезу не в свое дело? – осведомилась Тонечка.

Он ничего не ответил.

Тонечка освободила руку и спросила отца Иллариона:

– А где она живет, вдова Димы?

– За границей где-то, – сказал священник таким тоном, словно он был виноват в том, что вдова живет за границей. – Она после мужниной смерти сколько-то в Москве побыла, вот в Дождев приезжала, а потом куда-то за границу сгинула, я ее и не видал больше.