Письма Филиппа - Павел Юрьевич Фёдоров

«Вас прошу рассказать о себе

Обяжите меня и всё станет на прежний вопрос

Никогда

Никогда я вас не спрошу про себя

Только так говорю и молчу, и люблю

Но нет дела и не до меня

Суета

Вы возьмите всё в руки – себя и молите пощады

Потому что без времени вам не прожить и полдня

Всего вечность дана, что же сделать за столь малую вечность

Полюбите

Или вам не удобно спросить об этом меня

Да! Любить не всегда, а всего лишь без малого вечность.»

Недели через две Кира и Владислав сидели в парке на скамье перед прудом.

– Кира, а тебе не надо на работу, вдруг тебя там уже потеряли, ищут?

– Не ищут, я в отпуске, по семейным обстоятельствам. Я даже не могу представить, что я куда-то сейчас пойду, я не могу без тебя. Мне кажется, что я сразу умру если вдруг тебя нет рядом.

– Ты знаешь, мне знакомо в кой то степени, это чувство, я ведь совсем не могу быть в закрытом пространстве, в изоляции. В детстве мы как-то играли в прятки, и я спрятался в подвале. Неожиданно дверь закрылась…, то ли специально её заперли и меня там, то ли случайно, во всяком случае я подёргал дверь, постучал, покричал и вдруг чувствую, что моё сознание покинуло тело и я вишу в воздухе и наблюдаю всё как бы со стороны. Жду, а сам думаю, что времени у меня больше нет, если сейчас не придут и не откроют дверь, то я улечу отсюда, навсегда. Дверь кто-то открыл, потом пришли взрослые, вынесли моё тело на улицу, а я всё это время сверху за всем наблюдаю и думаю: возвращаться или нет. Потом проснулся, а вот это чувство, что времени не осталось, всё так во мне и сидит, до сих пор. А ещё я слышал…, слышал, не знаю, но кто-то говорил:

«Спросите, что делать, когда потеря друзей, лет через сто так напомнит нечаянно вам о потере у времени века, без малого долгого века, напомнит о жизни: живи, даря радость. Нечаянно старость нарушит покой своей пустотой и силы свои вспоминая уже не вернёшь, даже если ты вновь заживёшь ещё раз. Так вот, что делать друзья, когда вас уж не будет, что делать тогда им без вас? Появятся вновь, ты же вечен, тебя не коснётся костями рука, что с собой так не кстати берёт уже в вечность. Мука ли жить, я спрошу вас друзья…?»

– Поехали сегодня ко мне? Надо посмотреть, как там дома, всё ли в порядке, я тебя с друзьями познакомлю, я им обещала….

– Поехали, конечно. Ты знаешь, я сегодня вдруг неожиданно ночью проснулся, а ты рядом, спишь, так тихо, спокойно, я всё смотрю на тебя и не оторваться, поцеловать тебя хочу и боюсь разбудить. И вдруг ясно так слышу, как будто во мне кто-то опять говорит безмолвно.

– Говори, не молчи, что он тебе сказал, Владислав?

– «Мы, когда ни будь, забудем себя и вовремя вспомним о том, что когда-то было нашим, но стало ничьим. Здравствуй сказал я себя, словно проснувшись и зажмурившись от яркого солнца, брёл по дороге своей судьбы. Воздушный бой был выигран нами и только. Но ведь мы проиграли и остались на суше перед боем с врагом лютым, но злость его заключалась в нас самих. Ох злость – это слабость наша перед врагом. Красивый день начинался с дождя и мы, разговаривая, шли вдоль дороги обмываемые потоками воды и без зонта. Вода текла по нам, как по стеклу. Я знал, что это когда ни будь кончится, но это никогда не кончается. Здравствуй, сказал я завтрашнему дню и прощай – вчерашнему. Мы разговаривали и звуки падающей воды смолкала на время, пока звучали наши голоса. Разве можно рассуждать о сложном, пока говорят звуки стихии и ты сам ощущаешь себя растворившимся в ней?! Представляю себя прошлым, бывают минуты, срываясь на крик получу представление о будущем и прошлое станет реальным ничем. По сравнению с болью физическое реально по сути, и суета наша – это личное наше рабство. Зависимость же от души пока что оставляет нас наедине с собой. И где тогда наше пресловутое Я, которое стремится в тот же миг обрести поддержку и не найдя её идёт на поиски, тем самым оправдывая своё существование в этом мире. Раскаяние и вопросы, возникшие после посещения «безвременно…» ушедших, кончина по усопшим за упокой их души и размолвки. Принять не Вас, как должное, или всё пройдёт само собой, как нечто преходящее по прихоти. Высокородная доля только тогда есть, если она проста в обращении и естественна в своём поведении. Абсолютная истина заключена сама в себе и не зачем её доставать оттуда. Видимо есть что-то неестественное, когда кого ни будь выгоняют из его собственного дома, даже из самых бескорыстных побуждений, при этом утверждая, что постигают истину. Возможность достать или познать её нереальна, у неё нет ограничений. Нельзя взять ветер, потому как невозможно определить его границы. Так и с истиной, трудно найти границу её тени, которую легко спутать со своей. Мысли в слух ответят моим побуждениям, разветвляя свои пути и всегда отвечаю: пророку всё едино без разбора. Ему подобало бы быть в виде ласковой плётки, которая хлещет сразу насмерть, при этом необходимо улыбаться и при этом действительно становится «смешно»».

– Скажи мне, куда ты идёшь?

– Я иду смотреть представление.

– А что ты надеешься там увидеть?

«Пришлец туманный и немой,

Красой блистая неземной,

К её склонился изголовью;

И взор его с такой любовью,

Так грустно на неё смотрел,

Как будто он об ней жалел.»

Владислав поцеловал Киру. Кира поплотней прижалась к нему и еле слышно продолжила, держа его двумя руками под руку:

«…То не был ангел-небожитель,

Её божественный хранитель…»

– «И не было тебя, и мысли мои, и всё прошло, и всё уже было. Приду к себе, приду один к себе, промолвлю застывшими губами, молчащими устами губ. Я подарю тебе подарок, я в красной ленте поднесу его тебе и напишу шуршащий я пергамент, потом я в тряпки заверну его. Оставлю я лежать его у ног твоих, оставим разговор о нас, направим наши помыслы на небо. В кромешной темноте мерцают звёзды где-то, а радуемся мы своей звезде. Не правда ли, мы странники в пустыне, мы путешествуем из года