Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает - Филип Хук

Сколь бы абсурдным это ни показалось, когда в конце жизни, в 1921 г., Поль Дюран-Рюэль был награжден орденом Почетного легиона, то не за заслуги перед искусством, а за содействие развитию внешней торговли. Объем его покупок, совершенных за тридцать лет, с 1891 г. до смерти, поражает: в инвентарных книгах фирмы упомянуты почти двенадцать тысяч картин, в том числе более тысячи работ Моне, полторы тысячи – Ренуара, восемьсот – Писсарро, четыреста – Дега и четыреста – Сислея. Как писал Дюран-Рюэлю в 1915 г. доктор Альберт Барнс, «моя коллекция – практически филиал Вашей галереи». Больше половины работ в легендарной коллекции Хейвмейера были приобретены у Дюран-Рюэля.

В чем же главная заслуга Дюран-Рюэля? Он был первым торговцем картинами, который сделался одновременно и просветителем, объяснявшим своим клиентам смысл сложного современного искусства. Здесь его роль беспрецедентна, хотя бы потому, что в его дни впервые в истории современное искусство стали считать трудным для восприятия и неоднозначным. Кроме того, он был первым маршаном, кто стал заниматься новым искусством с принципиальных позиций: модель его бизнеса неизменно предполагала покупку работ молодых, никому не известных художников и последующую их продажу, когда авторы обретают признание и славу. Дюран-Рюэль успешно эксплуатировал лакуну между ценой приобретаемого предмета вначале и ценой продаваемого предмета впоследствии. Дюран-Рюэль различил в импрессионистах художественную школу, которая будет творить чудеса. Почему? Что подвигло его на столь гениальную догадку? Вот что говорит Ренуар об изобретении импрессионизма: «Я писал яркими красками только потому, что не мог иначе! Это не было результатом какой-то теории. Потребность в ярких цветах просто носилась в воздухе, и я подсознательно это ощущал, да и не один я». Может быть, таковы и добившиеся успеха пионеры арт-дилерства: она наделены исключительной интуицией.

По словам Золя, произведение искусства – «это кусок действительности, увиденный сквозь темперамент».[18] Это определение порождено знакомством с импрессионизмом и отражает столь актуальное для эпохи импрессионизма философское исследование тех отношений, что существуют между объективным миром и субъективной природой его восприятия человеком. Это определение важно, поскольку подчеркивает главенствующую роль индивидуального творческого темперамента в создании произведения искусства, в придании ему оригинальности. Таким образом, получается, что, когда на рынке предлагают импрессионистскую картину, продают тот или иной темперамент. Значит, торговцы решаются на что-то новое. Если брендом викторианских полотен, которые выставлял на продажу Гамбар, был сюжет, то брендом импрессионистских – темперамент. Появление постимпрессионизма, дальнейшее его развитие в русле модернизма, возникновение экспрессионизма Ван Гога все более отчетливо выделяли индивидуальность художника. Отныне темперамент стал еще более важным элементом того, что торговец предлагал публике. На самом деле Золя переосмыслили: произведение искусства стало считаться «темпераментом, увиденным сквозь кусок действительности». На этот вызов пришлось ответить следующему поколению торговцев предметами искусства: Волларам, Канвейлерам и Розенбергам.

Чтобы стать маршаном и торговать сложным современным искусством во Франции конца XIX в., требовался характер, то есть упрямство, нечувствительность к обидам и уколам и умение ценить необычное. Амбруаз Воллар, приехавший в Париж в 1887 г. в возрасте двадцати одного года, был аутсайдером, чужаком, уроженцем колоний. Он вырос в отдаленном уголке империи, на острове Реюньон в Индийском океане. Может быть, происхождение сделало его особенно восприимчивым к новому искусству? Он был высоким, неуклюжим и решительным вплоть до несокрушимого упрямства, к тому же он с легкостью подмечал смешное и нелепое в людях и всегда стремился ошеломить, обидеть и разрушить чужие планы. Возможно, благодаря всем этим чертам он сложился как маршан, готовый идти на битву ради художников, которых большинство зрителей полагало безумцами.

Нельзя сказать, чтобы Воллар прибыл в Париж с намерением сделаться торговцем картинами. Его отправили в столицу изучать право, однако вскоре он обнаружил, что больше всего ему нравится рыться на прилавках с подержанными гравюрами и рисунками на набережных Сены. Он бросил юриспруденцию и поступил приказчиком в фирму «Юньон артистик», которая специализировалась на продаже признанных Салоном художников, вроде Эдуарда Деба-Понсана, неутомимо живописавшего пригожих пейзан на фоне приветных ландшафтов в естественном пленэрном освещении. Впервые Воллар увидел картину Сезанна в лавке папаши Танги, пожилого оборванца, симпатизировавшего коммунарам и покровительствовавшего новым художникам, поскольку «ему было угодно видеть в них мятежников, вроде самого себя», – как впоследствии напишет Воллар. Воллар осознал, что Сезанн ему куда ближе Деба-Понсана, и в 1893 г. решился на самостоятельную карьеру, открыв собственную, довольно убогую, галерею на рю Лаффитт, где вознамерился продавать современное искусство. По его словам, его галерея стала чем-то «вроде места паломничества всех молодых художников: Дерена, Матисса, Пикассо, Руо, Вламинка и прочих». Однако на первой крупной выставке у себя в галерее он показал рисунки и эскизы Эдуарда Мане, которые добыл у его вдовы. Интересно, что увлечение Воллара современным искусством началось, как и у Дюран-Рюэля, с восхищения Мане. Однако чем-то вроде откровения стало для него творчество Сезанна, которому он посвятил знаменитую персональную выставку в ноябре 1895 г.

Мы не знаем, что именно пронеслось в сознании Воллара, когда он впервые увидел картину Сезанна, но сам он описывает свои ощущения как «coup à l’estomac».[19] Он пережил озарение, иногда нисходящее на тех, кто созерцает совершенно новое, поразительное, чудесное искусство. Если пережившие озарение – торговцы предметами искусства, им тотчас становится ясно, что делать. Вот художник, которого они будут всячески популяризовать, продвигать и эксплуатировать. Выставка Сезанна, устроенная Волларом у себя в галерее, включала либо работы, купленные на распродаже имущества папаши Танги, который скончался в 1894 г., либо те, что он приобрел непосредственно у художника, с которым познакомился в Провансе. Он был неколебимо убежден в том, что Сезанн гениален и что он непременно должен покупать его картины. Следующие десять лет, до самой смерти художника в 1906 г., Воллар владел настоящей монополией на его рисунки и картины. Не только маршан восторгался живописцем, но живописец – маршаном. «Рад слышать, что Вам нравится Воллар, он серьезен и вместе с тем искренен», – писал Сезанн художнику Шарлю Камуану в феврале 1902 г. Если же говорить о Волларе, «Сезанн был величайшей страстью его жизни», – сообщает Гертруда Стайн. В общей сложности более трети работ Сезанна рано или поздно прошли через руки Воллара.

Он также покупал и выставлял произведения Ван Гога. А с Гогеном, переселившимся в Океанию и жившим там едва ли не в нищете, он заключил договор, который давал ему исключительное право продажи, однако был чрезвычайно невыгоден для живописца. «Он выставляет только работы молодых, – одобрительно говорил Писсарро. – Полагаю, именно этого малоизвестного маршана мы так долго ждали, он любит только живопись нашей школы…»