Галерея аферистов. История искусства и тех, кто его продает - Филип Хук

Воллар был холостяк и весьма выигрывал как маршан оттого, что ему не нужно было содержать семью, о чем уже упоминалось выше. Напротив, Дюран-Рюэль, в начале своей карьеры, когда ему приходилось особенно тяжело, остался вдовцом с шестерыми маленькими детьми, которых нужно было кормить и одевать, и потому вынужден был распродать часть своих фондов, причем дешево. Быт его тоже весьма отличался от того, к которому привык Дюран-Рюэль. В подвале на рю Лаффитт Воллар давал знаменитые обеды, угощая гостей цыпленком под соусом карри (рецепт он привез с острова Реюньон). Приглашал он на эти пиршества по большей части художников, чаще всего Сезанна, Ренуара, Дега, Форена и Редона.

В своих «Воспоминаниях» Воллар приводит разговор с одним из потенциальных покупателей:

«– Сколько вы просите за эти три этюда Сезанна?

– Вы хотите купить один, два или все три?

– Один.

– Тридцать тысяч франков, выбирайте.

– А сколько вы просите за два?

– Восемьдесят тысяч.

– Не понимаю. Значит, за все три.

– Вы заплатите сто пятьдесят тысяч франков.

Мой клиент был поражен.

– Все очень просто, – пояснил я. – Если я продам вам одного Сезанна, у меня останутся два. Если продам двух, у меня останется один. Если продам три, у меня не останется ни одного. Понятно?»

Я воспроизвожу этот диалог не без стыда и трепета. Он противоречит всем заповедям коммерции, которым с поистине религиозным рвением обучают сотрудников известных аукционных домов. Цветущие американцы со степенями в области экономики и бихевиористской психологии проводят недельные семинары и тренинги, призванные внушить участникам одно-единственное правило: клиент всегда прав. Не говорите ему, почему это выгодно вам, скажите, почему это выгодно ему. Поясните, почему так отрадно владеть не одним, а тремя произведениями мастера. Как это ни печально, Воллар не причастился подобной мудрости, и, как ни странно (по крайней мере, обремененным учеными степенями цветущим американцам), он тем не менее вполне успешно продавал картины.

В начале своей карьеры Воллар приобрел репутацию маршана, известного своими нетрадиционными предпринимательскими стратегиями. Однажды он потребовал за рисунок Форена сто двадцать франков. Покупатель предложил сто. Тогда Воллар нанес ответный удар, подняв цену до ста пятидесяти. Как полагает Вальтер Файльхенфельдт, если Воллар поддерживал тесные отношения с художниками и был ими ценим, то к клиентам испытывал некоторое презрение. «Торгуя картинами, – писал Воллар, – к покупателям надо относиться осторожно. Например, не следует объяснять сюжет картины или показывать, как именно надлежит ее созерцать». Воллар, суховато веселясь, наблюдает за своими глупыми клиентами. Особенно его позабавила группа ценителей, которые, узнав, что произведения троих «безумцев»: Сезанна, Гогена и Ван Гога – сильно выросли в цене, решили, что определить, каким картинам суждено добиться успеха на следующем этапе, лучше всего сможет другой безумец. Они задумали создать инвестиционный фонд, «который предоставили в распоряжение какого-то полоумного, и отправили этого умалишенного в Париж в сопровождении делегата группы, дабы оттуда тот переслал домой картины, отобранные умалишенным». Жизнь Воллара лучше всего воспринимать как пьесу в жанре абсурда, и тогда она действительно может изрядно позабавить. Он с удовольствием вспоминает ответ критика Альбера Вольффа автору, который просил написать рецензию на его произведение: «Хвалебная – двадцать пять луидоров, разгромная – пятьдесят».

Воллар вполне отдавал себе отчет в собственных недостатках. «Сколько раз я сожалел о том, что природа не наградила меня добродушием, общительностью и легкостью», – замечает он в «Воспоминаниях». Его идеальным клиентом был американский коллекционер доктор Альберт Барнс, покупатель картин, достоинства которого в этом качестве Воллар описывал весьма кратко: «Нимало не помедлив, он выбирает одно или другое. А потом уходит». Впрочем, я подозреваю, что Воллар наслаждался славой ворчуна и брюзги и даже ее эксплуатировал. Без сомнения, ему доставляли удовольствие уловки и обманы, плутовство, без которого не обходится его ремесло, детективные расследования, азарт погони. В «Воспоминаниях» он с восторгом говорит о собрате-торговце, который выдает своего приказчика за американского частного коллекционера и под видом такового отправляет обсуждать возможности сделки в дом к владельцу картин, который упрямо отказывается принимать торговцев. Он мог проявлять беспощадную жестокость по отношению к конкурентам. Заставив бедную Берту Вейль (которая, как и он, торговала авангардным искусством и явно заслуживала более галантного обхождения) снизить цену на картину Редона просто до бесстыдства, он затем, не испытывая никаких угрызений совести, заявил художнику, что тот не должен ей больше ничего продавать, так как она якобы готова сбывать его работы за бесценок.

В 1901 г. Воллар доказал, что заинтересовался наиболее передовым из авангардного искусства, устроив первую выставку молодого Пикассо в Париже. Открывшаяся 24 июня, она показала публике шестьдесят пять поспешно собранных картин и неизвестное число рисунков. Это событие было лишено торжественности и блеска и прошло почти незамеченным. Воллар не слишком-то умел эффектно представлять своих художников публике, а Пикассо едва исполнилось двадцать, он был никому не известным испанцем, недавно перебравшимся в столицу Франции. Что Воллар мог разглядеть в Пикассо в это время? Энергию, наслаждение ярчайшими цветами, предвосхитившее фовистов, явно испанский вкус к жизни. По-видимому, он сумел продать около половины работ, а это совсем неплохой результат. Однако затем Воллар перестал заниматься Пикассо: ему не понравился следующий, «голубой период» его творчества. Он вновь ощутил всплеск интереса к Пикассо в 1906 г., когда продал несколько картин «розового периода». Но кубизм, по словам Джона Ричардсона, «совершенно сразил» Воллара. Пикассо-кубисту значительно больше подходил ученый, строгий и аскетичный Даниэль-Анри Канвейлер. По иронии судьбы, выполненный Пикассо в 1910 г. портрет Воллара представляет собой опыт в жанре кубизма. Торговцам картинами не свойственна сентиментальность, и Воллар с радостью продал его спустя два года за три тысячи франков русскому коллекционеру Ивану Морозову.

Воллар также организовал первую персональную выставку Матисса в 1904 г., но упустил его из своих цепких рук. Когда Матисс в 1909 г. наконец заключил контракт с торговцем, это оказалась галерея братьев Бернхейм «Бернхейм-Жён». Тем не менее Воллар раздобыл-таки одного фовиста, а именно Дерена, с которым в ноябре 1905 г. его познакомил Матисс. У Воллара было достаточно свободных средств, чтобы ставить на неизвестных «игроков», и ставить немало. Он потратил скромную сумму, три тысячи триста франков, на восемьдесят девять картин Дерена. Он якобы почти не удостоил их взглядом, когда их загружали в его машину, однако уже разработал план, как поступить с Дереном. Часть этого замысла заключалась в том, чтобы послать Дерена в Лондон. И на Воллара, и на Канвейлера глубокое впечатление произвела успешная выставка в галерее Дюран-Рюэля лондонских работ Моне. Воллар в 1906 г. отправил Дерена запечатлевать виды Лондона; Канвейлер пытался убедить Пикассо сделать то же самое, но не преуспел. На первый взгляд, фовисту нечего делать в сумрачном, окутанном смогом Лондоне. Однако здесь мы видим пример торговца, непосредственно влияющего на историю искусства. Серия лондонских видов, написанных Дереном, стала любопытной, важной вехой в развитии фовизма и не появилась бы на свет, если бы не Воллар. Вместе с лондонским циклом Моне 1901 г. они сослужили недурную службу последующим поколениям арт-дилеров, поскольку многие богатые коллекционеры живут в Лондоне и с радостью готовы потратить деньги на произведения великих мастеров модернизма, изображающие их привычное окружение (см. ил. 10).