Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил

– Тебе понравилось?

– Не это само по себе. Не дон Люцио, если ты понимаешь, о чем я. Но я думала о донне Елене, и этом ее веере, и смехе. Она тоже продалась ему, но на всю жизнь. А мне нужно было перетерпеть с доном Люцио всего одну ночь. А ей он достался навсегда, и поделом ей, твари…

– В этом мире полно несправедливости, любовь моя.

– Чертовски верно, – согласилась она, укладываясь поверх него и легонько касаясь его шеи языком. – Но сейчас забудь об этом…

Он так и сделал.

Женевьева не могла уснуть. Лишь по ночам она чувствовала себя по-настоящему живой.

В ночной рубашке она мерила комнату шагами, прислушиваясь к ночным звукам. Там, в буре, были существа, которые звали ее.

Ее комната выглядела скромно. В ней не было зеркал.

На каминной полке стоял портрет Фламинео, ее отца. Он был очень похож на Фламинею, свою сестру-близнеца, но в тех вопросах, где она выступала моралисткой, он проявлял разнузданность.

Вспышка молнии осветила лицо отца, заставила его глаза сиять голубым светом. Он был изображен стоящим на горном склоне, на заднем плане виднелись очертания Удольфо, вокруг росли высокие деревья. Порой людям казалось, что они видят на картине какое-то движение среди деревьев, каких-то существ с блестящими глазами и острыми когтями.

Ее отец был охотником, товарищем знаменитого любителя охоты графа Рудигера фон Унхеймлиха. Он погиб, разбившись во время охоты на кабана. Отец обожал играть с огнем и прославился тем, что отваживался выходить даже против существ, наделенных почти человеческим интеллектом, – оборотней, гоблинов, элементалеи. Неудивительно, что он погиб.

Женевьева не могла вспомнить его. У него было лицо Удольфо, но оно же было у всех, кого она знала.

Еще одна молния. Она взглянула на портрет, и оказалось, что это пейзаж. Деревья остались на месте, и горный склон, и силуэт замка. Но ее отец исчез.

Такое уже случалось прежде.

Держа перед собой проволочную удавку, она пробиралась по коридору.

Ватек говорил, что это владения Кровавого Барона, гостя Смарры Удольфо, который был заколот своими же сыновьями, но не пожелал умереть.

Она пряталась в тени, стараясь не шуметь.

Кристабель размышляла, что сделает с состоянием, если оно достанется ей. Первым делом она выгонит своих родственничков из Удольфо и пустит по миру. Каждый из них и месяца не протянет. Потом она примется разбирать этот дом, камень за камнем, пока не найдет сокровище Черного Лебедя. И тогда, богатейшая женщина в Известном Мире, она вернется в большие города – Империи, Бретонии, Кислева – и сделает всех мужчин своими рабами. Страны будут принадлежать ей – только бери.

Она услышала какой-то звук и вжалась в нишу, слившись с темнотой. Что-то грузно двигалось по коридору.

Она затаила дыхание и ждала. Грохотали тяжелые шаги, скрежетал металл. Откуда-то разливался голубоватый свет.

Кристабель попыталась сжаться в комок, на всякий случай держа удавку наготове. Человекообразное существо завернуло за угол. Оно было фута на три выше Жокке, и ему приходилось нагибать голову, чтобы пройти по коридору с высоким потолком. Призрак был облачен в полный комплект старинных доспехов из отполированной стали с инкрустацией. Существо двигалось, будто ожившая статуя, с особой, почти завораживающей грацией.

Кристабель встала, призрак, не обратив на нее внимания, шествовал дальше. Ватек ничего не говорил ей насчет закованного в латы монстра. Это новое дополнение к Хроникам Удольфо.

Гигант в доспехах двигался медленно, но целеустремленно. Забрало его шлема было опущено, но из прорезей струилось голубое сияние.

Сама не зная почему, Кристабель встала у него на пути, глядя на монстра снизу вверх. Навершие на его шлеме было ей незнакомо.

Гигант остановился и наблюдал за ней, протянув руки.

Она была поражена его видом, его размерами, его силой. Вытянувшись во весь рост, она едва смогла бы достать до плеч существа. Кончиками пальцев она прикоснулась к железной груди. Та оказалась гладкой на ощупь и чуть теплой, металлической, но живой. Она позволила ладони задержаться на рельефных мышцах.

В сравнении с гигантом адвокат Ватек казался поистине жалким.

Существо заключило ее в объятия. Когда гигант поднял ее, Кристабель захлестнула волна приятного страха. Это создание могло без всяких усилий раздавить ее. Она обхватила его за шею и обмякла в его руках. Ощущая под забралом мужчину, она чувствовала, как голубое сияние затягивает ее.

Спустя мгновение он осторожно опустил ее на землю и, протиснувшись мимо, продолжил свой путь. Кристабель смотрела в защищенную доспехами спину, пока гигант не свернул за угол. Она вдруг поняла, что сердце ее едва не остановилось. Ей сделалось дурно, но она поборола слабость. Тело ее еще трепетало от удовольствия, вспоминая прикосновения незнакомца.

Она не могла поддаться своим женским чувствам. Менее осторожно, чем прежде, она зашагала по коридорам к комнатам доктора. Ей хотелось покончить со всем этим.

Доктор Вальдемар порой допоздна работал в своей лаборатории, перегоняя настои, которые все эти годы поддерживали жизнь в Старом Мельмоте. Его всегда можно было отыскать среди булькающих реторт и курящихся дымом тиглей. Покончив с ним, она устроит пожар, и никто ничего не заподозрит. Все вещества и реактивы, с которыми он забавляется, опасны. В его комнатах уже не единожды гремели взрывы.

Дверь в комнату доктора была открыта. Кристабель приготовила удавку и проскользнула внутрь. В комнате горел камин, дрова в нем прогорели уже до углей, освещающих комнату оранжевыми сполохами. Кресло было развернуто к огню, над его спинкой виднелась лысина доктора Вальдемара. Он уставился на горячие уголья.

Кристабель на цыпочках прокралась через комнату и одним стремительным движением обвила удавку вокруг шеи доктора. Она туго затянула петлю, чувствуя проволоку сквозь перчатки и стараясь выдавить из доктора жизнь.

Он не сопротивлялся.

И она тут же поняла почему. Доктор Вальдемар был привязан к креслу и придвинут вплотную к огню. Ноги его затолкали в камин, когда пламя еще горело высоко. Теперь его башмаки и брюки частично сгорели, а почерневшие ноги оканчивались круглыми головешками на месте ступней.

Голова доктора перекатилась в ее петле, и она увидела, что его рот набит листами пергамента. Во лбу сияли три металлические бляшки. Это были шляпки гвоздей.

«Проклятие, – подумала она. – Близнецы побывали здесь первыми!»

– Ты слышишь?

– Что?

Кто-то пел. Печальную, западающую в душу погрев бальную песнь без слов. Клозовски знал, что ему никогда не забыть ее.