Перст судьбы. Эсмиль - Алина Углицкая

– Клянусь честью клана Эрг-Нерай, я вернусь.

Услышав его слова, Мариос отпустил стремя и облегченно выдохнул. Он поверил. Поверил, что клятва, данная на пороге отчего дома, действительно вернет брата домой целым и невредимым.

И вот теперь лэр узнает, что его младший брат нанял убийцу, чтобы никто из данганаров не вернулся домой. Как в это поверить?

– Вир, ты помнишь, что сказал тот тип в Керанне? – глухо произнес он, делая еще пару глотков из почти опустевшей фляжки.

– Это вы про того наемника? Да, я помню. Почему вы спрашиваете об этом сейчас?

– Не верю я, что мой брат мог так сильно измениться. Да, он был вспыльчивым, это верно, но это всего лишь издержки юности. Не думаю, что он мог докатиться до такой подлости, чтобы пустить по нашему следу наемных убийц.

– Прошло пять лет, – Вирстин флегматично пожал плечами. – Мы не знаем, как жил клан все это время. Возможно, вы правы, и квинн Мариос здесь ни при чем.

– То есть? – Дарвейн обернулся к другу, который, закончив перевязку, уселся рядом.

Вирстин подкинул в костер пару веток и, понизив голос, заговорил:

– Не знаю, Ваша Милость, это только предположения. Но что если вы правы, и кто-то намеренно использует вашего брата? Назвался его именем и нанял убийц. Ну, чтобы вы думали, будто это ваш брат?

– Мы не узнаем правды, пока не прибудем в замок.

– Осталось уже немного. Завтра последний переход.

– Да, самый трудный. Пока что Эрг был на нашей стороне, посмотрим, будет ли так и дальше.

Допив остатки райсблера, Дарвейн покрутил пустую фляжку в руках и сунул ее Виру:

– Можешь налить сюда свое пойло из амшеварра. Хоть и дрянь редкостная, но в холодном виде пить можно.

Потом, тяжело поднявшись, добавил:

– Я спать. Пусть через три часа Эльдрен сменит Бергмэ, потом Берр. Тебе, кстати, тоже неплохо бы отдохнуть. Завтра нам понадобится вся наша удача.

Покачнувшись, но тут же восстановив равновесие, Дарвейн двинулся прочь от костра, в сторону двух палаток, стоявших буквально бок о бок. Не дойдя до них несколько шагов, остановился, мучительно борясь с желанием сделать шаг к той, в которой спала Эсмиль. Теперь, когда он понял что эта женщина не шпионка, когда поверил в ее слова и снял с нее рабский ошейник, в ней будто что-то изменилось. Словно лопнула какая-то пружина, державшая ее в напряжении все это время. Сегодня у костра она не была похожа на себя прежнюю. Куда делась дикая тигрица, клявшаяся, что выцарапает ему глаза? Теперь она была похожа на маленькую испуганную девочку, которая вдруг оказалась одна в темном лесу. Он ясно видел обреченность в ее глазах, еще недавно пылавших гневом и яростью.

Возможно, стоило ее навестить?

Дарвейн сделал пару шагов в сторону ее палатки и остановился. Его слуха коснулись странные звуки, доносившиеся из-за войлочного полога. Будто кто-то сдавленно всхлипывал, не давая рыданиям вырваться наружу.

Эсмиль? Она плачет? Но почему?

Удивленный, он протянул руку, собираясь откинуть полог и войти, но полный горечи женский голос заставил его отпрянуть:

– Не могу! Не могу! Только не так…

***

Эсмиль не могла понять, что с ней происходит. Голова болела, перед глазами все плыло, к горлу то и дело подступала тошнота, а тело бросало то в жар, то в холод. Ко всему этому стало трудно дышать, легкие горели огнем, словно она вдыхала раскаленный воздух амаррской парной.

Она почувствовала недомогание еще во время обеденного привала, но списала все на усталость и женские дни, которые должны были вот-вот начаться. Вечером же, сидя у костра, ощутила, как волнами накатывают слабость и тошнота. Потому и ушла, не дождавшись ужина. Меньше всего ей хотелось, чтобы кто-то из мужчин заметил ее недомогание, особенно Дарвейн.

Палатка, которую поставили для нее данганары, оказалась тесной, с низким навесом, но плотными войлочными стенками, защищавшими от непогоды. Земля здесь была тщательно очищена от снега и застелена густым медвежьим мехом поверх толстых стеганых попон. В углу на стальной цепочке покачивался одинокий светильник – жалкий трепещущий фитиль в глиняной пиале, наполненной маслом.

Под светильником на земле стоял котелок, от которого поднимался пар. По губам Эсмиль скользнула невеселая улыбка: лэр впервые позаботился о ее женских потребностях и приказал своим людям нагреть ей воды для омовения. На мгновение в глазах девушки мелькнул триумф: суровые данганары, закаленные в битвах воины прислуживали ей! Но это чувство тут же исчезло. Они прислуживали не ей, они исполняли приказ своего лэра.

После встречи с ирбисами мужчины стали относиться к ней более дружелюбно, уже не смотрели как на бесполезное существо, годное только удовлетворять похоть их командира, но это абсолютно ничего не значило – и Эсмиль это прекрасно понимала. Сегодня они нагрели для нее воду и поставили палатку, но если завтра Дарвейн прикажет, они набросятся на нее, как свора голодных псов. Они были мужчинами, грубыми, неотесанными варварами, понимавшими лишь закон силы. А она – женщиной, существом, которое в этом мире не имело никаких прав. Рабыня или квинна – без разницы. Любая квинна была, по сути, той же рабыней и всегда подчинялась мужчине – отцу, мужу, опекуну. У нее не было возможности ни жить, ни умереть по собственному желанию.

Борясь с комом в горле и странным головокружением, девушка быстро скинула с себя все, кроме льняной сорочки и обуви. Прохладный воздух заставил ее задрожать, а кожу покрыться мурашками. Стуча зубами, Эсмиль смочила в горячей воде кусок припасенной ткани и тщательно обтерлась везде, где только смогла – лицо, шея, руки, верхняя часть груди. Потом подняла подол, скрутила его под грудью и занялась нижней частью своего тела. Но стоило ей нагнуться, как перед глазами все поплыло. Сдавленно охнув, девушка пошатнулась. Ноги ее подкосились, не желая держать хозяйку, тело словно налилось свинцом, а в груди появился жар.

Оступившись, Эсмиль схватилась за жердь, удерживавшую на себе вес палатки. На лбу выступил холодный пот, и крупные капли потекли вдоль висков. Дрожащими руками девушка натянула теплое шерстяное платье и закуталась в меховой плащ, потом, судорожно вдохнув, бессильно опустилась на корточки и на четвереньках поползла к лежаку.

Ее била крупная дрожь, пульс зашкаливал, отбивая барабанную дробь в воспаленном мозгу. Тело словно горело в огне, но при этом Эсмиль замерзала. Задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, она сумела заползти под шкуры, натянула их до самого подбородка и скрутилась калачиком. Но теплее не стало.

Эсмиль испугалась. Ей еще никогда не было так плохо. Подтянув колени к подбородку, она обхватила их руками и постаралась уснуть.

Только во сне она снова могла оказаться дома, под защитой своей богини, крепких стен дворца и армии аскаров. Только во сне могла забыть, пусть и на краткий миг, кем была, и кем стала.