Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

– Честно говоря, я ожидал от вас гораздо большего, – говорит Ментор, когда они удаляются на достаточное расстояние от Антонии.

– Если бы я получал один евро каждый раз, когда кто-то мне говорит эту фразу…

– Предполагалось, что вы будете защищать Скотт.

– Даже от нее самой?

– Особенно от нее самой.

Джон опускает голову. Что правда, то правда. У него, конечно, есть куча оправданий, но факт – он мог бы справиться с ситуацией гораздо лучше.

– Это непросто.

– Я знаю.

Ментор достает из кармана пиджака упаковку «Мальборо». Вытаскивает из пачки сигарету и пару раз постукивает фильтром по фотографии, напечатанной для устрашения курильщиков. Изображенный на снимке напоминает зомби из «Ходячих мертвецов».

– Вы разве не бросили?

– Не доставайте меня, инспектор. Мне и так тошно.

Разбитая машина, словно умирающий зверь, подставляет брюхо утреннему солнцу. Джон похлопывает ладонью по колесу.

– Никогда в жизни мне не было так страшно.

– Не надо было позволять ей садиться за руль.

– Да эта засранка охренеть как водит.

– Да. Это так, – говорит Ментор. – Если бы у Эсекиэля была не такая мощная машина, он бы сейчас сидел в наручниках в отделении полиции и выкладывал бы местоположение Карлы Ортис.

– Что ж, получилось по-другому. И что теперь?

Ментор щелкает зажигалкой Zippo Iron Maiden и закуривает. Джон удивленно поднимает брови. Вот уж он не думал, что Ментор поклонник Брюса Дикинсона.

Скорее уж, какого-нибудь чопорного камерного квартета.

– Теперь… теперь дело Карлы Ортис для нас закрыто.

– Что, простите?

– У меня нет выбора. Парра из милости согласился принять вас в качестве наблюдателей. И не далее как десять минут назад он заявил мне, что если хоть когда-нибудь увидит вас вновь, то отрежет вам яйца.

– Эти гетеросексуалы просто помешаны на яйцах.

– Проблема в том, что он хочет донести на вас в Отдел внутренних расследований.

Джон аж побледнел. Ни один его коллега никогда, ни при каких обстоятельствах не угрожает другому доносом в Отдел внутренних расследований. Это ничем не примечательное здание на улице Сеа Бермудес, где обитают те, кто охотится на недобросовестных полицейских, – последнее место, которое ему хотелось бы посетить. Работающих там людей презирают и ненавидят остальные семьдесят тысяч сотрудников полиции по всей Испании. Но если кто-то и может внушить еще большее презрение, чем они, так это полицейский, доносящий на своего коллегу.

За долгие годы работы в полиции Джон с чем только не сталкивался, но только не с подобной угрозой. Черт возьми.

– Не может быть, он это не серьезно.

– Серьезнее некуда. У этого Парры есть власть и признание. И в его руках дело о похищении Карлы Ортис – это бомба замедленного действия.

– А со стороны он кажется таким скромняжкой.

– Я бы предпочел, чтобы поисками Ортис занялись вы, но теперь это невозможно. Ведь проект «Красная Королева» как бы сам по себе не существует. И сейчас дело Ортис в руках Парры и ОБПВ.

– Не думаю, что она спокойно это воспримет, – говорит Джон, кивая в сторону Антонии. Та по-прежнему сидит в фургоне и не сводит с них глаз.

– А почему, как вы думаете, я захотел поговорить с вами наедине? Она прекрасно знает, что именно я вам сейчас объясняю. – Ментор гасит сигарету и поворачивается к Антонии спиной. – Кстати, она и по губам умеет читать. Не знаю, достаточно ли мы от нее далеко, думаю, что да, но на всякий случай отвернитесь.

Джон подчиняется.

– У моего отца был пес, – продолжает Ментор. – Его звали Сэм – чудесный боксер. Добрый и милый. Какие-то друзья однажды подарили отцу хамон, и отец попросил меня отнести его к мяснику, чтобы тот извлек из него кости и нарезал ломтиками. Я как-то не подумал и, вернувшись, отставил кости на столешнице. Собака их стащила.

Невозмутимым жестом Ментор зажигает еще одну сигарету и продолжает:

– Почти три часа мы не могли зайти на кухню. Сэм стал совершенно бешеным, ярым собственником, ни за что не хотел отдавать кость и огрызался на всякого, кто к нему приближался. Пока полностью все не сожрал – не успокоился. А кто же станет приставать к зверю, сжимающему челюсти с давлением двести килограммов на квадратный сантиметр?

– Ваш отец решил его усыпить?

– На следующий день. Он велел мне самому отвести Сэма к ветеринару. Ты лопухнулся, сам теперь и расхлебывай, сказал он тогда. Отец был не слишком-то деликатным человеком. Я плакал всю дорогу до ветеринара. А собака была чертовски довольна. Несмотря на жуткую диарею.

Джон задумчиво кивает. Он уже понимает, к чему ведет Ментор.

– Я оставлю Антонию в стороне от дела Карлы Ортис.

– Нет, вы этого не сделаете. Вы просто не сможете это сделать, так же как я не смог убедить Сэма отпустить кость от хамона.

– Значит, вам придется ее усыпить.

– Она ни за что не разомкнет челюсти и не уступит, но ведь она может грызть и другую кость. С Ортис все, но вы оба можете продолжать расследовать дело Альваро Труэбы. Оба пути в конечном итоге ведут к одной цели. Просто держите ее в стороне от Парры и его людей, договорились?

Было же время, когда профессия журналиста что-то значила.

Бруно Лехаррета любит иногда говорить подобные фразы. Например, когда появляется стажер, который настолько глуп, что готов благоговеть перед шестидесятитрехлетним репортером, провозгласившим сам себя живой легендой редакции Эль Коррео де Бильбао. Эти его жилеты, черные футболки, кольца (даже на большом пальце), джинсы и сапоги; его морщины и черные, собранные в хвост волосы (он красит их, не желая мириться с возрастом) – таков образ Бруно, который всегда был гуру старого мира для безбородых восторженных юнцов, впервые входящих в здание редакции.

Правда, сегодня таких уже не осталось. Сегодня все уважают только ютуберов, и для всех важно лишь число подписчиков в «Твиттере» и «Инстаграме» да количество просмотров статьи. «Десять вещей, которые ты должен знать о [Вставьте имя какой-нибудь мертвой знаменитости]». И дальше идут десять страниц текста, чтобы ты все нажимал, нажимал и газета все увеличивала количество просмотров и продолжала петь рекламщикам свою старую песню. Мы интересны людям, нас все еще читают. Подайте милостыню!

Так было не всегда, вспоминает он, кладя ноги на стол. Он может так делать, потому что в редакции пока никого нет: на работу теперь так рано не приходят. Если вообще приходят с этой модой на удаленку. Только он один по-прежнему тут, да ему и делать-то больше нечего. Десять утра. Когда он был молод, в это время редакторы уже стучали по клавишам как сумасшедшие, сотрудники архива искали фотографии, фотографы сновали туда-сюда по редакции, клали бобины фотопленки в пневматические трубы. Эпоха бумаги. Восьмидесятые, девяностые. Лучшее время. Время лучших.