Королевство Акры и поздние крестовые походы. Последние крестоносцы на Святой земле - Стивен Рансимен

Папа велел Пелагию действовать осторожно. Бессмысленно выдвигать претензии от имени новорожденных дочерей Раймунда-Рубена, которых мать из семейства Лузиньян увезла на Кипр. Но Боэмунд был дурным сыном церкви. Ему удалось вырвать антиохийскую цитадель из рук госпитальеров, а также он отнял у них обещанную Джабалу, которую Раймунд-Рубен предлагал оставить им, если они ее возьмут, и передал права на нее тамплиерам. Теперь возникла опасность открытой войны между орденами. Пелагию удалось уговорить их разделить город между собою пополам, но Боэмунд не только отказался впустить госпитальеров в Антиохию, но и присвоил их тамошние владения, хотя кардинал угрожал ему отлучением и даже выполнил угрозу. Тамплиеры продолжали поддерживать с связь с Боэмундом, а регент Армении искал с ним союза. Теперь самым грозным владыкой в Малой Азии был сельджукский султан Кей-Кубад. Он оккупировал западный Тафр и сделал своей зимней столицей Алайю на побережье, откуда угрожал всей армянской границе. Армяне нуждались в хороших отношениях с Антиохией, и потому регент предложил Боэмунду женить его четвертого сына Филиппа на юной армянской королеве и настаивал только на том, чтобы жених перешел в армянскую церковь. Боэмунд, озлобленный отлучением, которое наложил на него легат, охотно позволил своему сыну впасть в ересь. Альянс между Арменией и Антиохией выполнил свою непосредственную цель. Кей-Кубад обратил свой взор на своих мусульманских соседей на востоке.

Армяне надеялись, что Филипп, который не мог рассчитывать унаследовать Антиохию, станет добрым армянином. Но все его склонности были неисправимо латинскими, и все время, которое мог уделить, он проводил в Антиохии. Хетумидам и их сторонникам это не нравилось. Наконец на исходе 1224 года, как-то ночью, когда Филипп опять собрался в Антиохию, его схватили и бросили в тюрьму в Сисе, где отравили несколько месяцев спустя. Боэмунд пришел в ярость, но мало что мог поделать. Папа подтвердил его отлучение и предостерег тамплиеров не иметь с ним никаких дел. Госпитальеры открыто встали на сторону еретиков-армян. Когда юная королева, вдова Филиппа, в горе прибежала искать их защиты в Селевкии, они передали город регенту Костандину, чтобы не идти на постыдное дело и не выдавать королеву лично. Боэмунд позвал на помощь Кей-Кубада, и сельджуки вторглись в Киликию. Тогда Костандин предложил Боэмунду отозвать их, сказав ему, что он может приехать в Киликию и забрать своего сына, а потом подстроил так, чтобы регент Халеба Тогрил пошел на Антиохию. Когда Боэмунд уже находился в Киликии, ему сказали, что его сын мертв, и ему пришлось спешить обратно, чтобы защитить свою столицу от Торгрила. Между тем несчастную королеву Забел принудили выйти за сына Костандина Хетума. Много лет она отказывалась жить с ним, но в конце концов покорилась. Их с Хетумом вместе короновали в 1226 году. Костандин, несмотря на все свои национальные чувства, теперь посчитал разумным помирить Армению с папством. Верные посланцы отправились от имени молодой четы к папе и императору Фридриху[38].

Христианам севера повезло, что два их главных мусульманских соседа — сельджуки и Айюбиды Халеба и Мосула — постоянно воевали друг с другом, ибо восьмилетнее перемирие, которое обязался соблюдать аль-Камиль, тех не касалось. Жан де Бриенн охотно воспользовался им, чтобы дать отдых своему усталому королевству и, в частности, восстановить торговлю с мусульманами внутренних стран, которая и была его главным источником доходов. Осенью 1222 года Жан решил побывать на Западе. Он хотел посоветоваться с папой насчет будущей помощи для его королевства, а также ему нужно было подыскать мужа для своей дочери, юной королевы. Ей было всего одиннадцать, но ему уже было за семьдесят. Он должен был обеспечить преемственную передачу Акры. Назначив Одо де Монбельяра вице-королем, Жан отправился из Акры вместе с Пелагием, который только что побывал с легатской поездкой на Кипре, а также патриархом Иерусалимским Раулем де Меренкуром и Великим магистром госпитальеров. Великий магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальца уже находился в Риме. Вся компания высадилась в Бриндизи в конце октября.

Жан поскакал прямо в Рим, где заявил, что все территории, которые будут завоеваны крестоносцами, следует отдать Иерусалимскому королевству. Пелагий, возможно, не соглашался, но папа поддержал Жана, и император прислал сообщить, что также одобряет. Тогда Жан отправился дальше, во Францию, чтобы еще раз повидать своего старого друга короля Филиппа II Августа. Между тем Герман фон Зальца выступил с предложением поженить королеву Иоланту и самого императора Фридриха, чья супруга умерла несколькими месяцами ранее. Это был бы прекрасный вариант. Идея польстила Жану, но он колебался, пока Герман не пообещал ему, что он останется регентом до смерти. Папа воспринял ее с восторгом. Если Фридрих будет принцем-консортом Иерусалима, он, разумеется, больше уж не станет выкручиваться и затягивать с крестовым походом. Ко времени, когда Жан прибыл в Париж, переговоры уже почти завершились. Королю Филиппу не понравилась новость, и он упрекнул Жана. До той поры именно к королю Франции обращались с просьбой найти супруга для наследницы Утремера. Сам Жан именно так и стал королем, названный Филиппом. Однако ради старых времен французский монарх любезно встретил Жана, и тот присутствовал при смерти Филиппа в Манте 14 июля 1223 года. В своей последней воле Филипп завещал Жану 50 тысяч марок на королевство Иерусалимское, а также аналогичные дары госпитальерам и тамплиерам. Жан присутствовал также на похоронах короля и коронации его сына Людовика VIII, а затем отправился в Испанию, в паломничество в Сантьяго-де-Компостелу. Несколько месяцев он провел в Кастилии, где женился на сестре короля Фердинанда III Беренгарии и вернулся в Италию в 1224 году[39].

В августе следующего года граф Генрих Мальтийский прибыл в Акру на четырех имперских галерах, чтобы забрать юную королеву, которой тогда было четырнадцать лет, в Италию для бракосочетания. С ними приплыл Жак, избранный архиепископ Капуанский, который сразу же после высадки обвенчался с Иолантой от лица Фридриха в церкви Святого Креста. Затем ее отвезли в Тир, и там, так как она теперь считалась совершеннолетней, патриарх Рауль в присутствии всей утремерской знати короновал ее иерусалимской королевой. Празднества продолжались две недели, потом королева в сопровождении архиепископа Тирского Симона де Могастеля и ее кузена Балиана Сидонского села на корабль. Она задержалась на несколько дней на Кипре у своей тетки, королевы Алисы. Когда пришло время расставаться, обе королевы и все их дамы рыдали; и они услыхали, как Иоланта печально прошептала последнее «прощай» милой сирийской земле, которую ей уже не суждено было увидеть.

Император вместе с королем Жаном дожидался своей невесты в Бриндизи. Ее встретили с императорской пышностью, и вторая брачная церемония состоялась 9 ноября 1225 года в местном соборе. Фридриху шел тридцать первый год. Это был красивый мужчина. Невысокий, но хорошо сложенный, хотя уже склонный к полноте. Его рыжие волосы Гогенштауфенов слегка поредели. У него были правильные черты лица с полными, довольно чувственными губами и выражением, которое казалось добрым, пока собеседник не замечал его холодных зеленых глаз, за чьим пронизывающим взглядом скрывалась близорукость. Его интеллектуальная одаренность ни для кого не была секретом. Он бегло говорил на шести языках — французском, немецком, итальянском, латинском, греческом и арабском. Он прекрасно разбирался в философии, науках, медицине и естественной истории и был хорошо осведомлен о других странах. При желании Фридрих мог быть чрезвычайно занимательным собеседником. Но несмотря на все свои блестящие таланты, он не был приятным человеком. Ему были не чужды жестокость, эгоистичность и коварство, он был ненадежным другом и беспощадным врагом. Его склонность к всевозможным эротическим наслаждениям возмутила даже нестрогий в моральных принципах Утремер. Ему нравилось шокировать современников скандальными замечаниями о религии и нравственности. Нельзя сказать, что он был совсем не религиозен, однако его вера была скорее схожа с верой византийского императора. Он считал себя Божьим помазанником, наместником Бога на земле. Он знал, что неплохо разбирается в теологии, и не собирался подчиняться диктату какого-то там епископа, пусть даже самого епископа Рима. Он не видел вреда в том, чтобы интересоваться другими религиями, особенно исламом, с которым имел связи всю свою жизнь. Он не считал греков схизматиками из-за того, что они отвергли власть папы. Однако он, как ни один другой правитель, жестоко преследовал христиан-еретиков, таких как катары и им подобные. Для обычного западноевропейца он был непостижим. По крови Фридрих был наполовину немцем, наполовину нормандцем, по воспитанию — сицилийцем, дитя полугреческого, полуарабского острова. Если бы он правил в Константинополе или Каире, его считали бы выдающимся и ничуть не эксцентричным. Но как король Германии и император Запада он являл собой некое ужасающее диво. И однако, несмотря на то что Фридрих так хорошо понимал Восток в целом, он никогда не мог понять Утремера.