Обречённый на одиночество. Том 1 - Усман Абдулкеримович Юсупов

Нежно поглаживая рукой могильный холмик, Алхаст мысленно обратился к матери:

«Я знаю, нана, знаю, о чем ты спросила бы и что тебя беспокоит. Знаю. Ты же мать… У меня все хорошо, здоров, волен в делах и поступках, ни в чем не нуждаюсь. Есть работа, было бы желание, на жизнь и всякие нужды вполне хватает… Да и много ли мне надо?! Ты же знаешь, меня никогда не занимали мысли о каких-то больших богатствах или славе. Ты же сама учила нас скромности…

Нана, я знаю, душа твоя беспокоится обо всех нас. Будь покойна, семейство твое живет хорошо. Любовь и взаимное уважение, которые вы с Абой неустанно прививали нам, детям своим, мы сохранили. Солта заменил нам отца, заботится обо всех. Если бы ты знала, нана, каким он стал строгим, даже отец был мягче! А Кока, она так похожа на тебя – всегда находит для младших и сочувствие, и слова утешения. Все хорошо, нана… только тебя и Абы не хватает. Часто вспоминаем вас, чтобы хоть так заполнить пустоту, поселившуюся в наших душах с тех пор, как вы покинули нас…

Вот я и вернулся домой, нана, навсегда вернулся. Не вышел из меня горожанин, не прижился. Не один год там провел, и друзья вроде появились, но все равно так и остался этот город для меня чужим и пустынным, хотя и полон людей, и жизнь в нем вроде бы бурлит. Мои мысли и чувства так и не смогли обрести там ту свободу, в какой они пребывают на лоне природы, где мне милы каждый листик и каждая травинка. Потому и вернулся… теперь уже буду жить дома. Только здесь, в родном ауле, на земле, по которой в детстве бегал босыми своими ножками, освобождаюсь от леденящей стужи, которая, словно удав, обвевает сердце мое… и всю душу… Лютый холод, с каждым вдохом стягивающий все сильнее и сильнее скользкую петлю на моей шее… Понял я, нана, что никогда не стану своим в этом каменном муравейнике, наполненном страстями жизни… И не дышалось мне полной грудью. Воздух там какой-то черствый, все равно что вчерашний чурек – сколько ни жуй, никак не проглотишь… Ты не переживай, нана, человеком я пытался остаться и в городе, но Божьим созданием себя чувствую, только вырвавшись из его тисков. А ведь без этого чувства все остальное теряет всякий смысл… Теперь буду часто ходить к тебе… Признаю, редко бывал дома, нет мне, глупцу и эгоисту, оправдания… Я виноват перед тобой, нана, прости меня…"

… Алхаст стоял перед надмогильным камнем Абу, не поднимая глаз и не шевелясь, будто перед ним стоял живой отец. Потом, присев на корточки, долго читал про себя заученные еще в детстве священные молитвы. Читал медленно, будто боясь пропустить что-то, стремясь вложить в эту сыновнюю молитву все – от мира явного до мира потустороннего, подыскивая и находя сокровенные слова.

«Аба, недоставало мне смелости стать перед тобой, боялся, отругаешь своего непутевого сына…

Ты всегда был строгим, не прощал нам поступки, которых сам не совершил бы никогда. Но у нас не хватало ни сил, ни стойкости быть такими, как ты… несмотря на все наши старания…

Ты говорил, что мужчине не пристало предаваться ленивым мечтаниям о преходящем. И в устремлениях его не может быть ничего мелочного. Ты не раз повторял – мечты и цели настоящего мужчины должны быть высокими, как бескрайнее небо, и емкими, как целый мир. Конечно, Аба, так и должно быть, но… но высота эта по силам только для таких к,онахов, как ты. А мы, Аба… мы же такие немощные… и душой, и телом… ну не может наше слабое сознание охватывать бескрайние дали и проникать в бездонные глубины. Слабы мы, Аба, очень слабы…и бродим по этому чуждому миру, потеряв себя где-то на одной из его многочисленных и извилистых троп…

Вся наша жизнь, каждый ее день, каждый час наполнены ничего не значащими мелочами, словно набухший в тени арбуз недозрелыми семенами. Как могут зародиться великая мечта и светлая цель в этом затхлом болоте?! Несколько лет ушло только на то, чтобы не дать ему засосать себя. Если бы ты знал, сколько сил я потратил на то, чтобы освободиться от его вязкой хватки. Высвободился с великим трудом, оставив в слюнявой пасти этого дракона и мечты свои, и вдохновение, и уверенность… Не осталось, Аба, ни во мне, ни в моей жизни ничего светлого. Наверное, как-нибудь дотяну до конца отведенного мне срока и переберусь к вам, без капли сожаления оставив этот никчемный мир тем, кто умудряется находить в нем хоть какой-то смысл… Надеюсь, Аба, ты простишь меня… Прости, отец… За слабость мою, за скудость ума, за безвольность… За то, что не оправдал надежды твои… Прости…»

…Тихо и незаметно, словно коварная змея сквозь болотные заросли, подкралась ночь. Алхасту, унесенному воспоминаниями в далекие дали, показалось даже, что темень опустилась внезапно, в одно мгновенье, будто упала откуда-то сверху. Кроме расплывчатых силуэтов деревьев и кустов, уже ничего нельзя было различить.

Мысленно попрощавшись с Абу и Марет, Алхаст медленно зашагал в сторону калитки.

Тьма все сгущалась и сгущалась. До тех пор, пока луна не появится на полуночном небе, о каком-то просвете, хотя бы очень слабом, нечего было и думать.

Алхаст давно уже сошел с узенькой тропинки, затерявшейся в высокой траве. Вытянув вперед руки молодой человек медленно, на ощупь пробирался между надгробиями. Уткнувшись в чересчур высокий могильный холмик, свернул в сторону, чтобы не наступить на него и тем самым «не нарушить покой усопшего». Он забыл, что у изголовья почти каждой могилы здесь ставят табуретку, чтобы пожилые, которые чаще всего и посещают это печальное место, смогли передохнуть. Алхаст зацепился ногой за одну из таких табуреток и, потеряв равновесие, упал на спину.

– Эй! – раздалось откуда-то сверху.

Если бы над его головой разверзлось небо, Алхаст удивился бы меньше… Молодой человек, конечно же, понимал, что мертвые не имеют привычки оживать, да и оживши, вряд ли смогли бы выбраться из двухметровой глубины. И само ночное кладбище для него никогда не было каким-то жутким местом, хотя в это время суток многие обходили его за версту. Во всякие россказни про мертвецов и кладбищенские страшилки он тоже не верил, даже в детстве. Тем не менее, когда в полной тишине раздался чей-то, человека или джинна, дребезжащий голос, наш герой немного перепугался. Следует, однако, заметить, что произошло это с ним