«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев

произошла заминка — пленники не решались ступить в воду. Сквозь листву угадывался мост, и по нему уже бежали черные фигурки — нас могли отрезать от леса.

— Тут глубоко, в этой протоке, — сказал я. — За островом мельче.

— Знаю, — сказал лесник. — У нас многие плавать не умеют. Говорил я Кривому, чтобы к мосту бежать. Сбили бы караул. Ты, может, эту каску снимешь? А то перевернет тебя, как корабль в бурю.

Кривой, ругаясь, размахивая руками, загонял беглецов в воду. Лесник присоединился к нему. От горы уже подбегали солдаты — стрелы начали ложиться среди нас.

— Топор не бросай! — крикнул мне лесник. — Если тяжело, отдай Кривому.

— Не тяжело.

— Тогда плыви впереди. Если кто из сукров на тот берег прибежит, круши, не стесняйся.

Я прыгнул в воду, ухнул по пояс, потом по грудь. Но на этот раз мне не надо было беречь ружье, и я знал, что через пять шагов, будет мелко. Когда я выбрался на берег острова, в затылок ударила стрела — я так и клюнул головой вперед, муравьиный шлем меня спас. Я оглянулся. На середине протоки несколько голов. Лесник, по грудь в воде, загоняет в глубину последних беглецов. Я поспешил дальше.

Первым после меня на берегу появился Кривой, он неё в одной руке копье, другой поддерживал совершенно обессилевшего человека. Человек попытался сесть на траву, но Кривой зашипел на него, сунул в руку копье и снова побежал к воде, чтобы помочь еще одному беглецу.

К тому времени, когда до берега добрался лесник, — а он замыкал наш отряд, — сюда перебралось человек шесть-семь.

Впереди белела стена тумана — густого, спасительного. Но нас настигали стражники, бежавшие по берегу.

Не знаю, убил ли я кого-нибудь, ранил ли в той короткой схватке на берегу и потом на пути к пустоши. Я махал топором, бежал, снова махал, был треск металла, крики, но люди в муравьиных шлемах, возникавшие и пропадавшие в ночи, казались фантомами, безликими, бестелесными и неуязвимыми.

До леса нас добралось четверо — Кривой, лесник, я и еще один парень с разрубленным плечом, которое лесник перевязал своей голубой майкой (порванную гимнастерку он потом натянул на голое тело).

Мы скрылись в глубине леса, в густом подлеске. Уже светало. На ходу я несколько раз засыпал, но продолжал идти, в дремоте различая перед собой широкую спину Кривого, даже видя короткие сбивчивые сны, действие которых происходило в лаборатории. В них я доказывал Ланде, что свободная энергия поверхности планеты, сконцентрированная в точке искривления пространства, способна создать переходный мост между мирами, но шеф не слушал, а повторял: «Тихой жизни захотел? Тихой? Да?»

Мы сидели в густом ельнике. Где-то неподалеку контрабасами зудели трубы: муравейник переполошился.

— Мальчик погиб, — сказал я. — Курдин сын.

— Врешь!

— Тетя Агаш послала его со мной до леса. Я его у леса потерял, а потом нашел. Мертвого.

Лесник выругался.

— Не надо было мне его с собой брать, — сказал я.

Я ждал опровержения. Он должен был сказать: «Без тебя нам бы не выбраться…» Но он сказал:

— Весь наш род перебили. Никого не осталось.

— Вы же не виноваты.

— Не виноват, — сказал лесник твердо. — Их бы и так поугоняли. Как в других деревнях. Сукрам теперь железо нужно, нужнее хлеба. С соседями воевать собрались. Пока хлеб был нужнее — люди кое-как жили.

Он отмахнулся от комара и вздохнул.

— Папиросу бы сейчас.

Я пожал плечами. В позапрошлом году на Памире у нас кончилось курево. Мы решили сгонять на газике в Хорог и попали под камнепад. Чудом пронесло.

— Я… знаешь, что думал, — продолжал лесник. — Вот бы всех к нам через дверь перетащить, всю деревню. А вот нет деревни…

Трубы гудели все ближе. Дальше раненый идти не мог. Мы спрятали его в дупле громадного дерева со сбитой молнией вершиной. Но мы ушли не сразу. Как-то неловко было, что мы-то сами целы и мы можем уйти. Парень молчал. Я представил себе, как страшно ему оставаться. Может, взять его с собой? Дотащим как-нибудь до шалаша…

Лесник вскинул ружье на плечо.

— Не переживай, Коля, — сказал он. — не дотащить нам его. Сами погибнем и его не спасем. А Кривой травы знает. Здесь травы, можно сказать, волшебные. Почище наркотиков. Заснет парень на неделю — а там и раны затянутся.

Сергей угадал мои мысли, потому что думали мы об одном и одинаково. Или почти одинаково. Если можешь угадать чужую мысль — это, наверно, шаг к пониманию. А не пора ли нам научиться читать мысли, мой милый очкарик Ланда? Сколько мы с тобой сжевали соли за десять лет? Нет, за двенадцать…

— Пошли, — сказал лесник. — Пора.

Кривой вывел нас к зарослям, оттуда лесник знал тропку домой. В деревню возвращаться нельзя, там наверняка ждут. Кривой уходил в дальний лес. На прощание он начал просить ружье. Лесник не дал. Отговорился тем, что нет патронов. Кривой насупился. Лесник сказал по-русски:

— Ты раненого парня не забудь. Он из чужого рода, никого у него не осталось.

— Не забуду, — буркнул Кривой. Он был обижен.

— Я скоро вернусь, — сказал лесник.

— Куда? Некуда тебе возвращаться. Агаш я с собой уведу.

Мы попрощались.

Я шел за лесником по узкой тропке, он отводил ветки, чтобы не стегали по лицу.

— Дай ему ружье, — ворчал лесник. Сам как без него обойдусь? А они все равно стрелять не умеют. Да и патронов нет…

Лесник оправдывался перед самим собой. Я молчал.

— А возвращаться мне сюда и в самом деле не к кому. До дальнего леса три дня ходу. Я там и не бывал. А здесь все опустошенное… Неудачный для тебя выход получился.

Солнце уже поднялось, в шлеме было жарко, но лесник сказал, что если нас увидят, лучше мне быть в шлеме. Топор оттягивал плечо.

— Долго идти? — спросил я.

— Через час будем. Пить хочется.

— Знаете. Сергей, — сказал я неожиданно для самого себя. — Я передумал. Никуда я не уйду.

— Не понял.

— Из института не уйду.

— А почему ты уходить должен?

— Долго объяснять… У меня такое впечатление, словно сместились масштабы. Что казалось важным, стало маленьким…

Он обернулся ко мне. К моему удивлению, он улыбался.

— Сместились? Зарядку, значит, получил? Ничего, это полезно. Вот только бы добраться до дому. А потом знаешь, что? Вернусь я сюда.

— Не спешите. — сказал я. — Надо подумать. Порой, синица в руках…

— На что нам с тобой синицы? Ладно, обмозгуем. Видишь же, домой иду. Маша там с ума посходила. Вторые сутки… Вернусь. А то ведь как