Враг неведом - Владимир Анатольевич Тимофеев

совсем недавно… ну, в смысле, если считать от две тысячи девятнадцатого. Расчет траектории этой звезды показывал, что ее максимальное сближение с нашей системой составляло около половины светового года, и это происходило семьдесят тысячелетий «назад», то есть, прямо над моей головой, в том времени, где я сейчас находился.

Как ни крути, настоящее открытие века. Жаль только, что двадцать первого, а не сегодняшнего. Путь в будущее мне, к несчастью, заказан, и если кто-то когда-нибудь и прочитает это моё послание, я об этом уже не узнаю…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

Место, в котором пришлось работать, выглядело настоящим выжженным полем. Гарь, копоть, пепел, черные остовы деревьев, оплавленные металлоконструкции. Плюс постоянный, преследующий и днём, и ночью запах горелой пластмассы и чего-то ещё специфического, не встречающегося на «обычных» пожарах и вызывающего регулярные приступы тошноты…

На авиабазу Нойе Трифонов прибыл десятого утром и в тот же день его переправили в полевой лагерь недалеко от границы с провинций Керманшах. Именно там Алексей узнал, что является одним из экспертов в расследовании «Хамаданского инцидента». Досадно, конечно. Сообщили бы раньше, не пришлось бы терять лишние сутки на запрос и доставку дополнительного оборудования. Секретность, чёрт побери! С точки зрения безопасности, вроде и правильно, но как же, блин, бесят эти дурацкие ограничения на информацию и доступ к объекту…

За прошедший месяц новоиспеченному капитану Российской Армии выпало изрядно поколесить по стране. Командировки шли одна за другой. Два дня работы на месте ЧП, день на обработку данных и заключение, вечером — новый приказ и выезд в район следующего по списку исчезнувшего объекта. Времени на «подумать» практически не оставалось. Трифонову порой чудилось, что он, как попавшая в колесо белка, бежит и никак не может остановиться. Единственное отличие — человек всё же догадывался, что это классический бег на месте и добраться до цели у него нет ни малейшего шанса. Если, конечно, цель — это не сам процесс, строго по Фрейду и Троцкому…

— Алекс! Ты просил спектральный анализ последнего образца. Я его сделал. Можешь смотреть.

Алексей обернулся. Из-за забора со стороны «научного модуля» ему махал распечаткой Сухей Вахеди, иранский коллега, работающий по той же тематике, что и Трифонов. Иначе, как Сухой или просто Су, тридцатипятилетнего профессора Тегеранского технологического университета здесь никто не называл. Вахеди на прозвище не обижался. Даже наоборот — гордился столь звучным «именем», совпадающим с названием серии русских многоцелевых истребителей — героев «Двухдневной войны».

У Трифонова с Вахеди наладилось практически полное взаимопонимание по всем вопросам, касающихся научной части расследования. В быту же дружеским контактам ученых немало способствовал тот факт, что в день «ядерной катастрофы» цепочка приключившихся с ними событий оказалась схожа до мелочей.

В начале мая Сухей инспектировал Бушерскую АЭС, а одиннадцатого отправился в Исфахан, чтобы выступить на конференции в Урановом центре. Отель, где они остановились с женой, в ночь на двенадцатое накрыло таким же «пятном неизвестной природы», какие возникли по всей планете в местах, где располагались объекты ядерной инфраструктуры. Волею не то случая, не то судьбы, Вахеди тем вечером задержала полиция. Обычное ДТП, случившееся на пригородном шоссе и не давшее ученому попасть в гостиницу раньше двух ночи. Он опоздал всего на десять минут. Десять минут, разделившие жизнь на до и после. Супруга Сухея ждала мужа вномере. Отель исчез вместе с Урановым центром и доброй половиной города.

С этого дня иранский профессор посвящал себя только работе, а его главной целью стало найти причину произошедшего катаклизма.

К расследованию «Хамаданского инцидента» Вахеди привлекли потому, что первые прибывшие на место эксперты успели сообщить: «В зоне падения БПЛА наблюдается сильный радиационный фон». Увы, это сообщение оказалось последним. Неизвестные самолеты уничтожили фосфорными бомбами и обломки тяжелого беспилотника, и всех, кто находился поблизости. В огненном шторме погибли тридцать два человека, в том числе, шесть российских военных.

Три самолета удалось сбить. Над установлением их государственной принадлежности уже неделю работала спецкомиссия. Другая, составленная из российских и иранских экспертов, изучала то, что осталось от упавшего дрона. Сложности имелись и там, и там. Определить, чьи были сбитые эф пятнадцатые, не удавалось. Опознавательные знаки на найденных фрагментах отсутствовали, а приборы и оборудование (из тех, что удалось опознать), по словам электронщиков, могли изготовить где угодно, хоть в Японии, хоть в Китае, хоть в США и Европе. Там даже буквенно-цифровые обозначения чередовались с латиницы на арабский и с иероглифов на упрощенные пиктограммы. Словом, тот, кто организовал авантюру с дроном, а, потерпев неудачу, принялся заметать следы, явно хотел остаться неузнанным и неподсудным.

Никто до сих пор не мог точно сказать, какие цели преследовали неизвестные авантюристы. Трифонов и специалисты-оружейники склонялись к мысли, что предполагалось ограниченное радиоактивное заражение местности. Вахеди не исключал попытку подрыва ядерного боеприпаса. Пусть и достаточно примитивного, но, будучи примененным по гражданским целям, весьма и весьма «эффективного». Счет жертв мог пойти на десятки тысяч.

В любом случае, это была провокация, нацеленная на… на что? Ответить на этот вопрос мог только тот, кто запускал БПЛА в воздушное Ирана. Выяснить, кто преступник, означало на девяносто девять процентов раскрыть само преступление…

Наиболее очевидный кандидат в негодяи — Соединенные Штаты, второй — Израиль. У тех и других, по данным разведки, сохранились как ядерное оружие, так и достаточное количество требуемых для его изготовления материалов, в том числе, высокообогащенный уран. Именно его обнаружили в спекшихся до состояния бесформенной массы обломках тяжелого беспилотника. Изотопа 92-го элемента с атомным весом 235 оказалось столько, что его с избытком хватило бы на ещё одного «Малыша» и новую Хиросиму. Если бы на месте падения дрона нашли плутоний, никаких вопросов бы не возникло. Технологией радиационной имплозии и нейтронного инициирования израильские атомщики не владели, поэтому США сразу превратились бы в главного подозреваемого. Урановую же бомбу, подрываемую по «пушечной схеме» или вообще — «грязную», сделать мог «кто угодно», даже, наверное, сами иранцы. Особенно, если заряд требовалось произвести в единичном экземпляре…

«Пять минут», — показал Алексей пальцами.

Иранец кивнул и скрылся в вагончике.

Трифонов вновь наклонился к прибору. Дезактивацию в долине уже провели, бОльшую часть радиоизлучающих материалов вывезли, однако фон пока оставался повышенным и, значит, работать приходилось в защитной одежде и маске. «Свободные» электроны и альфа-частицы расслабленности не допускали. Бояться их до дрожи в коленях, конечно, не стоило, но и относиться совсем уже наплевательски тоже никуда не годилось. Зона работ была огорожена и охранялась, входить-выходить предписывалось через временные КПП, находиться внутри разрешалось только в светлое время суток, использованная спецодежда сжигалась, маски-фильтры отправлялись на утилизацию, люди подвергались досмотру. Алексею, привыкшему к «строгости» российских ядерных предприятий, подобные меры казались в чём-то игрушечными — обычный ветер легко проникал сквозь решетчатое ограждение круглосуточно и без досмотра. Тем не менее, сам Трифонов учить правилам безопасности никого не пытался. Скорее, наоборот — приветствовал облегченный режим, позволяющий экономить время и силы.

А сил и времени, действительно, не хватало. После двенадцатого мая опытных специалистов по атому стало настолько мало, что каждый из них стоил теперь как сверхсовременный истребитель-бомбардировщик. Тем более что за прошедший месяц «внезапно» выяснилось, что многочисленные «эффективные менеджеры», всем рулящие и во всем разбирающиеся, не способны не то, что решить элементарную техническую проблему, но даже просто понять, в чём она заключается. Уже через пару недель службы Алексей неожиданно для себя осознал, что может буквально ногой открывать двери во многие недоступные для обычных смертных начальственные кабинеты и требовать не просто сотрудничества, а неукоснительного и немедленного исполнения любой заявки и предписания. Кто пробовал возражать и качать права, в тот же день оказывался «на улице», в смысле, «безжалостно» отрешался от хлебной и необременительной должности, а некоторые «особо отличившиеся» вообще — отправлялись сразу на нары.

Силовую поддержку осуществляла совместная спецгруппа Минобороны и ФСБ. Причем, входили в нее не только «громилы-боевики», но и вполне себе вежливые «экономисты-юристы», умеющие коротко и доступно объяснить любому «успешному управленцу», в чём он не прав и почему должен работать на благо Родины