Парижское эхо - Себастьян Фолкс

На следующей станции какому-то мужчине лет сорока, с портфелем в руке, пришлось силой раздвигать двери, чтобы войти в вагон. Обычно ты просто дергаешь ручку, и дверь открывается сама после характерного гидравлического фырканья (хотя на самом деле фырканье могло быть пневматическим… боже, я ничего не знал!). Но в моем вагоне рычаг оказался без пружины, и вся дверная конструкция больше напоминала расхлябанные железные ворота, из-за чего мужчине с портфелем пришлось работать голыми руками. В другом конце вагона кто-то закурил сигарету и смахивал пепел на деревянную обшивку пола. На «Севр – Бабилон» я вышел из вагона и поплелся вдоль поезда на пересадку. Большинство вагонов были зелеными, но ближе к началу один оказался красным: первый класс.

За его дымчатыми окнами толпились люди в пальто – кажется, одни мужчины.

Затем, вместо того чтобы сделать пересадку и вернуться в восточную часть города, я решил выйти на свежий воздух и проветрить голову. В конце платформы на стеклянной двери красовалась надпись: «Au delà de cette limite votre billet n’est plus valide», то есть: «Дальше ваш билет считается недействительным». За турникетами, на каменных ступеньках, ведущих на улицу, я заметил целый ворох использованных билетиков; многие были сложены в форме буквы «V».

На улице мне стало лучше, даже несмотря на то, что судьба занесла меня на Распай – самый бесцеремонный из всех бульваров Левого берега. Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, где нахожусь. Затем поднял глаза и увидел перед собой огромное здание отеля «Лютеция».

Через мгновение мне пришлось ухватиться за ближайшую стену – иначе я бы, наверное, свалился с ног. Меня вдруг одолела невыносимая тоска по дому – по крикам муэдзинов, которые раздавались из жестяных громкоговорителей, по беленым стенам нашего дома и даже по воробьям, застрявшим в световом колодце.

Вернувшись как-то домой, я обнаружила на автоответчике сообщение от Джулиана:

«Я связался с Лео Бушем из Центра Жана Моллана, и он согласился помочь. В итоге я сам к ним сходил и сделал несколько фотокопий. Оказывается, они снимали почти всех, кто наговаривал воспоминания. Нашлись две фотографии Жюльетт Лемар: одна довольно новая (скорее всего ее сделали при записи), а вот вторая – времен войны, ее она дала сама. Снимок Матильды Массон я тоже видел. Лео говорит, что она, похоже, еще жива. Адрес мне не дали, но Лео сказал, что, если ты убедишь его в благородности своих намерений, он свяжется с ней от твоего имени. Я заверил его, что ты – само воплощение благородных намерений, но ему почему-то нужно обо всем услышать от тебя лично. Еще он попросил письмо или рекомендацию от твоего профессора. Можно выслать по е-мейлу. Могу на днях занести тебе фотокопии, заодно и поужинаем. На связи».

«В этом весь Джулиан, – подумала я, – в любой ситуации отыщет повод для свидания». Однако после горячей ванны, надев черную шерстяную юбку и темно-зеленый свитер, купленный в тот же день на распродаже, я вдруг поняла, что почти жду нашей встречи. Джулиан выбрал какое-то хипстерское местечко на рю Сонье – очень важно там побывать, сказал он, и попробовать джин, который готовят прямо на месте. Поколебавшись, я все-таки подкрасила губы и надела турмалиновые сережки.

Оказалось, наш ресторан соседствует с «Фоли-Бержер».

– Ну разве не чудо: кружевное белье и самогонка, – сказала я, подставив Джулиану щеку. – Место твоей мечты.

– Давай выпьем. Они рекомендуют разбавлять джин содовой, а не тоником. Надеюсь, тебе понравится, но не слишком.

– Посмотрим. И давай не будем обсуждать мои пуританские нравы.

– Но я же только… Ладно, как скажешь. Кстати, у тебя отличный свитер. Новый?

– Спасибо. Возьми мне, пожалуйста, джина. Двойную порцию, если можно.

Рю Сонье – достаточно невзрачная улочка, но в ярком апрельском свете мы быстро отыскали приятный столик на веранде, под голубым навесом.

– Ты по-прежнему работаешь с аудиоархивами?

– Да. Уже прослушала порядка двадцати женщин. Хорошая подборка, но, если честно, в последние дни я немного отвлеклась и начала читать историю Сопротивления, хотя это имеет мало отношения к жизни обычных парижанок.

– Пожалуй, не имеет. – Джулиан кивнул. – После освобождения Парижа де Голль награждал медалями всякого, кто хотя бы однажды поздоровался с солдатом-союзником, – в итоге получилось три процента населения. Удивительным образом, те же самые три процента в свое время примкнули к различным организациям Виши, типа французской милиции. Думаю, эти цифры неплохо отражают ситуацию в целом. Поначалу большинство придерживалось прогерманских взглядов, но ближе к концу мнения раскололись на два примерно равных лагеря.

– Меня не очень интересует статистика по активистам. Скорее настроения, личное отношение. Ведь у каждого было собственное мнение. Все боялись за свою жизнь и за будущее своей страны.

– Думаю, большинство хотело одного: чтобы война поскорее закончилась. Так мне однажды сказала моя первая домоправительница. И французы пассивно поддерживали эту идею наиболее доступными способами. Сначала пытались ужиться с немцами и правительством Виши. Потом, когда поняли, что из этого ничего не получится, перекинулись к союзникам и Сопротивлению. Отличный пример – Франсуа Миттеран. Главное – вовремя сменить лошадей, как можно громче поддерживать победителя и по возможности заметать следы не самых удачных решений. Ну и, конечно, никогда не признаваться в собственных ошибках. Отрицать до последнего, пока шум не уляжется.

– Какой циничный подход.

– И его придерживались многие французы. Разумеется, не все. Но самое циничное – выставлять цинизм как единственно возможный путь. Возводить его в категорию принципа. Как говорится, «c’est normal»[34]. Полагаю, для этого нужна определенная наглость.

– Думаю, что женщинам жилось еще труднее. Когда большинство мужчин были угнаны в лагеря военнопленных и на германские фабрики, женщинам приходилось соглашаться на самую неблагодарную и низкооплачиваемую работу, чтобы хоть как-то прокормить семью.

– Да, пожалуй, ты права.

– Ты со мной согласен?

– Да.

– Неужели? Кажется, впервые за все время нашего знакомства.

– Возможно. Но именно поэтому я очень хочу почитать, что у тебя получится. Надеюсь, там будет не очень много сносок.

– Ничего не обещаю. Работа подразумевает определенный формат.

– Знаю, знаю. Мне кажется или похолодало? Может, поужинаем внутри?

Кухня у них оказалась очень простой. В качестве основного блюда предлагали цветную капусту, телятину, лосося и свинину – правда, в меню почему-то ничего не сообщалось о способах приготовления.

– Признайся: глядя на это, ты вспоминаешь мамину индейку. И мороженое.