Моя любимая сестра - Джессика Кнолл

Важная. Необходимая. Каждая из Охотниц мечтает быть таковой.

Лорен проводит рукой по волосам цвета солнца. «Она собирается довести этот конфликт до конца», – вдруг понимаю я. Как волна так быстро могла сменить курс на меня? Как так получилось, что это я извиняюсь?

– Я не верю, что ты так думала, – настаивает Лорен. – Мне кажется, ты сказала это, чтобы переманить меня на свою сторону и чтобы я сражалась за тебя.

Я пытаюсь обезоружить ее улыбкой.

– Лор, да ладно тебе, ты же меня знаешь. Я могу сама за себя постоять.

– Или, возможно, ты сделала это, чтобы отвлечь всех от своих проблем в браке. – Она лениво выгибает бровь, но сожаление все так же читается на ее лице. Она знает, что зашла слишком далеко, подняв тему Винса.

– Лор, – возмущенно ахает Бретт, и та меняется в лице. Вот и все. Бретт официально наш новый кукловод.

«Спасибо, Лиза», – думаю я, вспомнив, что она мне сказала.

– Бред несешь, – заявляю я Лорен. – Возможно, тут дело в четырех бокалах Prosecco, которые ты тайком сегодня выпила, когда сама уверяешь всех, что трезва?

Лорен думает, что бросается на меня, но на самом деле это скорее медленный и жалкий наклон. Она ударяется голенью о скамейку между лифтами, сгибается пополам и воет. Джен берет ее за предплечье, помогая выпрямиться, и вот тогда я замечаю это. Синяк. Точечные ранки. Лорен сделала вакцинацию для Марокко.

– Повзрослей, – буркает Лорен, хватаясь за голень. – Ты слишком старая, чтобы вести себя как вредная девчонка.

Лиза позади Бретт широко разевает рот.

– Стеф! – кричит Бретт, когда я выбегаю из комнаты, команда номер два следует за мной по коридору. Хватит с меня. Я больше не могу. Довольно.

* * *

Не могу найти Винса, а с преследующими меня камерами не рискую искать Келли, которая могла бы привести меня к нему. Не хватало еще сюжетной линии, в которой мой муж чпокает новую Охотницу. Да и вообще чтобы мой муж чпокал новую Охотницу. Иду в уборную, где хотя бы могу посидеть на крышке унитаза, не беспокоясь о выражении своего лица в этой изменившейся реальности, в которой каким-то образом оказалась злодеем.

Дверь в уборную заперта. Я дергаю за ручку, намекая тем, кто внутри, на очередь, жду несколько секунд и повторяю, затем еще раз. Да, быстро от камеры скрыться не удается. Дверь, слава богу, широко распахивается, хотя женщина извиняется с хихиканьем, когда замечает камеры и понимает, кто я такая. Я прохожу мимо и тяну за собой дверь, но в последний момент ее что-то останавливает. Опускаю взгляд и вижу грязный носок кроссовка Golden Goose.

Бретт поворачивается боком, протискивается внутрь и закрывает дверь прямо перед камерой. Такое происходило и раньше: Марк стоял и снимал закрытую дверь, а наши микрофоны записывали «личную» беседу. Бретт притягивает меня к себе за плечи и складывает губы трубочкой. Даже не знаю, собирается ли она меня поцеловать или плюнуть?

– Я не позволю тебе так поступить, Стеф! – восклицает она, встряхивая меня – для драматического эффекта, но не сильно. – Ты не должна вот так уходить. Не тебе решать, когда мы разговариваем, а когда – нет. Я не твой чертов подчиненный.

Бретт отпускает меня и подносит кулаки ко рту, ее плечи трясутся от тихого смеха. Затем она показывает на меня пальцем и проговаривает губами: «Давай! Теперь ты!»

Я смотрю на нее несколько долгих и тяжелых секунд. «Помоги мне, – внутренне умоляю я. – Хоть как-нибудь». Бретт моргает, и улыбка исчезает с ее лица. Кажется, она хочет что-то сказать – что-то настоящее, – но вместо этого внезапно сильно начинает кашлять. Так сильно, что задыхается. Так сильно, что слезы текут по щекам.

– Не в то горло, – хрипит она, сжимая его одной рукой, а другой – тыча в кран за моей спиной. Просит включить воду. Мне же хочется просто отойти в сторону и наблюдать, как она сама себя спасает.

Бретт наклоняется и плещет водой в рот, попутно кашляя и сплевывая, из носа текут сопли, лицо стало скверного и неприглядного красного оттенка. Пока она так сгибается, у меня полный доступ к своему отражению в зеркале. Подаюсь чуть вперед и внимательно рассматриваю сегодняшнюю работу Джейсона. Кожа безупречная, гладкая, что подчеркивает мои темные глаза. Но мне уже тридцать четыре.

Сам возраст не гнетет, просто он проявился резко, в один момент. Я всегда выглядела такой молодой. А потом, где-то к тридцати трем годам, посмотрела в зеркало и увидела, что стала старше. С тех пор я чувствую себя виноватой, чуть ли не грешницей, меня словно уличили в мошенничестве, как известного евангелистского пастора, арестованного за нелепый сексуальный скандал. Я искренне сожалею о своем прошлом дне рождения и прошу прощения. Я скрывалась в списке Forbes «Почти тридцать», уже выйдя из этого возраста, но хотя бы выглядя соответственно. А потом в дверь постучались тридцать три с половиной и словно в один момент окунули меня в следующее десятилетие.

Я каждый год оглядывалась на свой последний день рождения и мечтала вернуть ушедшие месяцы. В двадцать восемь ты такой молодой, в двадцать девять все так же молод, в тридцать вообще ребенок! Но тридцать четвертый год казался другим. Никогда не будет такого, чтобы я оглянулась назад и подумала, что в тридцать четыре была молодой. Молодость осталась на пороге тридцатитрехлетия. Я в этом уверена.

Иногда мне кажется, Джесси учуяла мой страх старения, как склонные к насилию мужчины имеют нюх на женщин, которые выросли, чувствуя себя недостойными любви. Как я там написала в своих мемуарах? «Чувствуя себя неинтересной, как мокрое дерево, для такого термита, как Алекс». Хорошая была строчка. Джесси, как и Алекс, очевидно, уловила мое умирающее самоуважение и подумала: «Вот она. Вот она не будет думать только о себе, когда я втяну ее в свои игры разума, эта просто станет в них участвовать». Все Охотницы в каком-то смысле сломлены. А зачем еще кому-то подписывать контракт, чтобы от них в итоге избавились?

Реалити-шоу похоже на вождение в нетрезвом виде. Знаешь, что можешь погибнуть, но умышленно идешь на то, что может стать твоей смертью, – невероятно сексуально.

Бретт выпрямляется, все еще задыхаясь и стуча по груди кулаком.

– Ого, – хрипит она. – Ужас какой-то. Не понимаю, откуда это взялось.

Зато я знаю. Это взялось из подсознания Бретт, из латентного желания признаться во всем, сбросить камень с души. Эго застряло в ее горле, не давая продохнуть, но понимание, что она находится в ней – вина, – придает мне уверенности двигаться дальше с нашим первоначальным планом, придуманным восемь месяцев назад на кухне в мой тридцать четвертый день рождения.

Поворачиваюсь спиной к зеркалу и прислоняюсь к раковине. Мне нужно присесть.

– Я никогда не считала тебя подчиненной. Я считала тебя своей подругой. И что же? – Кладу руку на грудь. – Ради друзей я готова пойти на край света. Я приютила тебя, когда тебе некуда было пойти, и, наверное, думала, это воздастся, что если представится возможность вернуть долг, ты это сделаешь. Но нет. У тебя была возможность дать мои книги настоящей знаменитости, поддержка которой была бы колоссальной, а ты отказалась мне помочь. Решила оставить эту связь при себе.