Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа

Мы мало знали своего сводного брата Педро Луиса, названного так в честь нашего дяди. Педро был на восемнадцать лет старше меня, на тринадцать Чезаре.

Потому все соревнование между братьями происходило между Чезаре и Хуаном. На Джоффре, который младше меня на год, внимания никогда не обращали. Это было странное соревнование, в нем всегда побеждал Чезаре, но лавры победителя неизменно доставались Хуану.

Неправда, что родители одинаково любят всех своих детей, мама больше любила Чезаре, а отец Хуана. Но если мамина любовь была молчаливой и большой роли в судьбе сыновей не сыграла, то любовь отца сломала судьбу обоим.

Когда в нашей семье появился Карло Канале – отчим, ставший нам настоящим наставником, он обратил внимание на то, что предпочтение, отдаваемое нашим отцом Хуану, ломает не только Чезаре, но прежде всего самого Хуана. Соревнование между братьями Хуан выигрывал не собственными усилиями, не умом и образованием, а с помощью отцовской любви. Слепая материнская любовь может испортить детей, это верно, но куда сильней это может сделать слепая любовь такого отца, как Родриго Борджиа!

Хуану с детства позволялось все. Он старше меня на четыре года, в отличие от Чезаре не уезжал из дома на учебу, а потому я могла видеть, как портится нрав брата. Отец с детства воспитал в нем уверенность, что защитит в любом случае. Родительская защита – это хорошо, когда чувствуешь себя защищенной, жизнь становится радостной. Но защита не должна означать вседозволенность и отсутствия спроса.

Ни у одного папы, о которых мене известно, их сыновья-любимцы не становились кем-то достойным именно из-за излишней любви и вседозволенности – ни Франческо Чиббо, ни Пьетро Риарио, ни мой брат Хуан Борджиа. Перечисление можно бы продолжить, но стоит ли?

Все они были распутниками, пьяницами и мотами, все закончили свои никчемные жизни плохо. И виноваты в этом из сиятельные отцы!

Если совсем юный молодой человек получает ни за что множество владений, доходы и титулы, как он станет себя вести? Это зависит от самого человека. Чезаре получил первую свою должность в семь лет и продолжил получать их до конца жизни, но ему всегда приходилось доказывать отцу, что он чего-то стоит.

А Хуану не приходилось, любовь и снисхождение отца всегда были с ним. Я не против отцовской любви, но против снисхождения, превращающего эту любовь в разрушительную силу. Хуану было всегда дозволено все, вот он и стал никчемным заносчивым ничтожеством.

Да, я сурово сужу брата, даже сейчас, понимая, что изначально виноват в этом не он.

Iudex non ne vos iudicari (не судите – да не судимы будете – лат.). Но я сужу – отца, братьев и себя саму.

Если не обладающему талантами и усидчивостью мальчишке позволять все, вместо того чтобы строго с него спрашивать, он решит, что ничто не обязан делать и не должен соблюдать никакие правила. Хуан таким и вырос, он был уверен, что ему позволительно все!

В то время как Чезаре учился, Хуан бездельничал, считая, что ни к чему изучать науки, достаточно просто уметь писать и читать. А еще драться и совершать мужские подвиги. Чезаре вернулся из Пизы с отличнейшими отзывами о своей диссертации, признанной одной из лучших за все время существования университета, Хуан в это время просто бездельничал и норовил ввязаться в драку с Орсини, Колонна и всеми, кто держал в руках оружие. Скольких убил сам Хуан в нелепых поединках и скольких пришлось убить его слугам и охране, не поддается подсчетам. Все законно: на него напали, он защищался. Все прекрасно понимали, что сын кардинала Борджиа, а потом папы Александра сам провоцировал нападения, но все молчали, слишком велик был авторитет отца.

На его счастье, смертельных стычек с домами Колонна или Орсини у Хуана не было. А вот последняя закончилась Тибром.

В тринадцать он стал герцогом Ганди, в семнадцать уехал в Барселону, чтобы жениться и стать настоящим испанским грандом, но не стал никем. Все, что Хуан мог, это по-прежнему кутить, распутничать и убивать тех, кто не мог оказать достойного сопротивления. Не секрет, что в Испании его возненавидели за неподобающее поведение и надменность. Но за своей спиной Хуан всегда чувствовал огромное богатство и власть отца, а потому не боялся ничего.

Провал военной карьеры в Испании заставил его вернуться в Рим. Хуану сделать бы вывод, но он не изменился. Когда они с Марией Энрикес приехали в Рим, мне было не до брата, но я сразу увидела, что если Хуан и изменился, то в худшую сторону. Брат стал еще более надменным, вызывая откровенную ненависть у зависевших от него людей.

Еще хуже стало, когда он, поставленный во главе войск Церкви для наказания предателей Орсини, бездарно провалил порученное ему дело. В Испании Хуан свою неудачу объяснил тем, что командовал всего отрядом, подчиняясь чужой воле, здесь отец дал своему любимчику полную свободу, и снова провал! Хуан просто не желал понять, что для успеха мало нарядиться поярче и появиться во главе войск, нужно еще и уметь командовать ими. Осада Браччано, по рассказам участников, была столь бездарной, что над действиями своего Капитана Церкви смеялись все. Папа сумел выйти из положения, практически простив все Орсини.

Я не вникала в суть этих военных операций, понимая только, что Хуан все провалил, позорно бежал с поля боя, будучи далеко не смертельно раненным. А осажденные даже издевались над герцогом Ганди, прислав для переговоров осла с табличкой под хвостом с оскорблением в адрес Хуана.

Провал оказался настолько сокрушительным, что любой другой папа не стал бы допускать такого полководца к войску совсем. Любой другой, но не наш отец, он представил дело так, что оно выглядело победой Хуана. Все, кто в действительности был достоен награды за эти военные действия, получили гораздо меньше, чем Хуан, по вине которого случились лишь поражения.

Я уже писала о Чезаре, но и Хуану пришлось не легче. Он мог сколько угодно гарцевать на своей лошади и делать вид, что ничего не случилось, но я знала, что он тяжело переживает свой оглушительный провал, обставленный отцом как победа.

Хуан был надменным, наглым, заносчивым, каким угодно, но совершенным глупцом он никогда не был. Брат не мог не понимать, что с ним никто не считается, не мог не слышать насмешек в свой адрес, не видеть откровенного презрения своих подчиненных.

Будь он более сильной личностью, Хуан просто взялся бы за дело и исправил положение. Менее заносчивый человек попросил бы совет опытных полководцев еще во время осады Браччано, а после провала стал у них учиться, ведь учиться можно даже у врага, но Хуан предпочел иное поведение.

Пользуясь тем, что Мария Энрикес вернулась к детям в Испанию, он снова принялся воевать с Чезаре за внимание Санчи Арагонской.

О Санче я уже писала, после Джулии она казалась мне настоящим подарком, но то, что все три брата делили между собой эту любвеобильную красавицу, не нравилось совсем. Я не осуждала ни ее, ни их поведение, но понимала, что все закончится плохо.

Думаю, для Хуана не столь важна была сама Санча, сколько необходимость хоть в чем-то превзойти Чезаре, который снова оказался лучше и толковей его самого. Это было для него очень тяжелое время, в Риме над ним откровенно смеялись, вернуться в Испанию он не мог, переделать себя, заставив хоть чему-то учиться, тоже.