Ураган в сердце - Кэмерон Хоули

– Как я понимаю, во время войны вы тоже бродили в краях, где я в свое время пасся?

– Где это?

– Астория. Или я поспешил с выводами? Я прослышал, что вы занимались кино в войсках связи, вот и решил, что, может быть, вы бывали в Астории.

– Да, доводилось какое-то время, – осторожно признался больной, теперь уже уверенный, что это лишь подход к чему-то невысказанному.

– А я как раз там вырос, прямо рядом со студией, – продолжал доктор Карр. – Помните станцию метро с выходом в центре города? Там у моего отца приемная была, в здании сразу за ним. Там еще на первом этаже была аптека…

– Это было очень давно, – произнес больной извиняющимся тоном.

– Да-да, конечно, где вам такое упомнить, – понимающе кивнул врач. – А когда я мальчишкой был, место казалось чудесным. Тогда, знаете ли, это была студия «Парамаунт», до того как армия ее себе взяла. Вся ребятня вокруг нее вилась, дожидаясь, когда какая-нибудь звезда появится. Многие крупные звезды и вправду там снимались, Адолф Менжу[10] и… а-а, не помню, как их звали. Брат мой вам бы рассказал, он был истовым поклонником, у него все их автографы были. Но уж Адолфа Менжу я никогда не забуду. Вы его помните?

– Разумеется.

– Я его однажды видел. Довольно забавный случай вышел. Отец не был постоянным доктором на студии, но его приемная располагалась так близко, что киношники в случае нужды к нему обращались. Как раз в тот день я был у отца: всегда заходил к нему сразу после школы, – а тут звонок со студии. Что-то у них там неприятное случилось, какая-то ужасная беда приключилась с мистером Менжу, ну отец мой и помчался туда, а я, как понимаете, за ним следом. Нельзя же было упустить такой удобный случай: прямо в саму студию пробраться. И ведь, представьте, пробрался, сумел проскочить, спасибо отцу, он все понимал и доверил мне нести один из своих докторских саквояжей. И вот перед нами лежал на какой-то раскладушке сам великий Менжу и хватал ртом воздух, задыхаясь. Понимаете, у них там такая штука была, которая дым пускала…

– И бедняга хватанул полные легкие этой дряни, – подсказал Джадд, тут же представив себе всю сцену, припомнив тот сумасшедший день, когда снималась для «Они тоже служат» батальная сцена, которую режиссер решил делать в павильоне, и все пошло насмарку оттого, что заведующий реквизитом переусердствовал с соляной кислотой, всю студию заполнив удушливым дымом, который выгнал всех на улицу.

– На поверку все оказалось совсем не так, как представлялось, – продолжал доктор Карр. – На самом деле… эту историю отец всегда любил рассказывать… имелось кое-что, чего мистер Менжу делать не желал, текст какой-то, который он не хотел произносить…

– И в ту же минуту, когда сценарий переделали, легкие его сразу же очистились, – вставил Джадд, вновь предаваясь воспоминаниям и едва не начав рассказывать похожий анекдот про Эдмунда Гвенна[11], но спохватился, вновь ощутив настороженность. Только все равно в голове его теснились воспоминания о старой студии Астории, и, когда доктор спросил:

– Вы там долго пробыли? – Джадд с готовностью ответил:

– Меньше года: с апреля по март, – и добавил безо всякой сдержанности: – Но то было славное время.

– Еще бы! – кивнул доктор Карр. – Вы ведь тогда только колледж окончили?

– Да, нас пораньше выпустили, всех тех, кто служить пошел, – сказал Джадд.

– Вам, должно быть, немного повезло, что вы в кино служить попали, – заметил доктор Карр и тут же торопливо добавил: – Да, мне известно о вашем театральном прошлом, но все равно: многим тяжких трудов стоит оказаться в подходящем месте. Мой брат всей душой стремился попасть в службу общественных связей армии, а кончил тем, что писал заявки на поставки мяса в службе хозяйственного снабжения.

– Да, у меня был рывок-другой, – признался Джадд, впрочем, сдержанно: он не мог приписать везению то, чего добился собственным трудом.

– А до того вам доводилось заниматься кино?

– Нет, но я работал на радио, у меня был и кое-какой сценический опыт… Все это, знаете ли, почти из одного и того же воска лепится.

– Вы чем занимались – режиссурой?

– Не сразу, – ответил Джадд. Нет, режиссером я, по сути, не был, во всяком случае, в Астории, – сказал он теперь, отвечая на вопрос доктора. – Пока я был там, то ходил в помощниках у Гека Джойса. Вам, полагаю, это имя ни о чем не говорит – Норман Джойс?

– Нет, боюсь, что нет. Я никогда не был таким уж поклонником кино, чтобы запоминать фамилии режиссеров.

– Мало кто их запоминает, – заметил Джадд. – Но в те дни Норман Джойс чуть ли не на самой верхушке стоял, может, уже слегка за гребень перевалил, но все равно наверху держался.

– Даже быть его помощником для вас, должно быть, считалось почетным, – заметил доктор Карр. – В конце концов, вы же только-только колледж окончили. Вам ведь было тогда сколько? Двадцать два или двадцать три?

– Мне было всего двадцать два, когда я получил собственную съемочную группу, – сказал Джадд. – Двадцати трех мне еще не было… Мне никогда не забыть своего двадцать третьего дня рождения. Мы тогда в Каире застряли. У «Ди-Си-3», на котором мы летели, при подъеме полетела головка цилиндра, тут-то мы и сели, оказавшись в какой-то траншее посреди поля в дальнем конце полосы. А у нас с собой тонны две съемочного оборудования, которое нужно было сгрузить и уложить, пока не отыщется другой способ выбраться. Без подмоги было не обойтись, ну, я и пошел обратно к аэропорту, собрал кучу носильщиков с парой тележек и в конце концов пригнал их к самолету. Тут-то крышу и сорвало. Понимаете, у меня в группе большинство ребят были евреи: пятеро из семи, – носильщики все, разумеется, арабы. Мне, наверное, полагалось бы знать, какая это взрывоопасная смесь… – Джадда смех разобрал, сейчас он мог смеяться над тем, от чего когда-то было совсем не до смеха. – Я так и не выяснил, с чего сыр-бор разгорелся, может, от случайной искры взорвалось. Только, как бы то ни было, а день рождения мы отпраздновали чертовски лихо.

В ответ доктор Карр лишь сверкнул мимолетной улыбкой, в которой не было ничего веселого, и опять стал гнуть свое:

– Вы оттуда в Индию летели? Должно быть, очень интересное было время, что вы провели там? Вы ведь пробыли в стране, если я не ошибаюсь, где-то больше двух лет?

Подстрекаемый подозрениями, больной резко парировал:

– Не слишком ли много вам обо мне известно?