Земля войны - Юлия Латынина

– Я сочувствую горю Джабраила, – сказал Джамалудин, – он хороший человек. Но что стоит отец, который не умеет воспитать собственных детей? Я не буду вмешиваться в это дело.

Арзо молчал довольно долго. Потом он потянулся, взял из мельхиоровой вазочки салфетку и начал набрасывать на ней что-то вроде плана.

Сначала под карандашом Арзо появились очертания двух параллельных улиц и их названия. Потом – ровные треугольнички гор. Потом квадратик с надписью: «глава администрации». С самого верха Арзо написал: «Тленкой». Арзо показал салфетку Джамалудину, а потом достал из кармана зажигалку и щелкнул колесиком. Арзо держал салфетку, не шевелясь, пока она догорела до самых его пальцев.

– Хромой Иса. И его брат, – тихо сказал чеченец, – ты ничего не слышал.

Джамалудин молча смотрел на пепел от салфетки. Потом он встал и сказал:

– Я поговорю с Ташовом.

* * *

Джамалудин проводил Арзо до его машин и обнялся с ним на прощание, а потом вернулся в банкетный зал, размерами напоминавший сухой док для атомных субмарин. В доке сидели человек пять. Некоторые смотрели телевизор. Шапи и Хаген играли в шахматы. Ташов, оправившийся от ран, сидел на ступеньках ведущей на второй этаж лестницы и вытачивал десантным ножом какую-то статуэтку.

Джамалудин подошел к Арийцу и вполголоса отдал приказания.

– Сколько человек? – спросил Хаген.

– Нам хватит тех, кто дежурит, – ответил Джамалудин, – свяжись с Гаджимурадом. Скажи, чтобы проверил дорогу. Русский спит?

Хаген кивнул.

Когда, через десять минут, «Хаммер» Джамалудина приехал на базу, на плацу у полосы препятствий стояли десять бойцов. Другой взвод уже выехал в горы.

Мир спал, весь, кроме часовых на вышке. Дневной дождь замерз и обернулся крупными ленивыми снежинками, кусты и щетинистая трава снова были белыми, и пятно света перед бойцами был как желток яичницы посереди свежевыпавшего снега.

Джамалудин поднял руку, давая знак «по машинам», и в эту секунду в круг света из-за кустов вышел щуплый человек в вельветовых брюках и кожаной куртке.

Это был Кирилл Водров.

Джамалудин обменялся взглядами с Хагеном.

Кирилл обвел взглядом людей с гранатометами и снайперками, зябко поежился и сказал:

– Тебе придется либо застрелить меня, либо взять с собой.

Джамалудин внимательно оглядел русского. По нему было ясно, что он не шутит. Вообще в этом федерале было что-то странное, и самым странным было то, что он до сих пор не попросил у Кемировых денег. Даже после истории с Джаватханом.

– У тебя дурная привычка соваться за мной не туда, куда надо, – сказал Джамалудин. И ткнул пальцем в одного из бойцов, остававшихся на базе, и ростом и комплекцией напоминавшего Водрова. – У тебя сорок секунд, чтобы переодеться и взять оружие.

Тр и джипа свернули с трассы в двух километрах после выезда с базы и оказались на альпийском лугу, перерезанном грунтовой дорогой. Кирилл сначала подумал, что это та самая дорога, по которой возили нефть, но потом понял, что нефть по этой дороге не возят по очень простому признаку: на ней не было блокпостов.

Понадобилось обогнуть еще три холма и въехать в низенькую рощу с кустами, царапавшими по крыше машины, прежде чем Кирилл понял, что они едут той же дорогой, которой террористы пришли в роддом. Только в обратном направлении.

Они ехали без фар: водитель, нацепивший на голову прибор ночного видения, напоминал киборга.

Дорога никак не патрулировалась; только один раз Кирилл увидел у куста два искаженных оружием силуэта, но даже не успел испугаться. Один из силуэтов приветственно поднял руку, и Кирилл понял, что эти двое – люди Джамалудина.

Потом проселок вынырнул из-под нависших над ним кустов и резко полез в гору. Дорога была такой, словно они поднимались по трассе для слалома. Когда они въехали на перевал, ночь стала такой густой, словно весь мир вокруг залили битумом, и поверх этого черного битума неживым желтым светом сияла фара луны. Люди Джамалудина сняли номера с машин и бросили их в багажник. Из того же багажника Джамалудин достал пушистый зеленый коврик, проверил по компасу направление в сторону Мекки, расстрелил коврик и начал молиться. Его люди стали за ним, большая часть вместо ковриков использовала собственные же куртки.

Кирилл сидел в машине и молча мял незажженую сигарету, пока люди Джамалудина повторяли за имамом намаз. Он не мог отделаться от мысли, что четыре года назад на этом же самом месте, возможно, так же молились люди Вахи Хункарова.

Спустя полчаса два «крузера» и «нива» без номеров спустились с перевала и, проехав два километра по грунтовке, выскочили на разбитую улицу какого-то села. Головной джип свернул в проулок, а оставшиеся машины пролетели два крайних забора и затормозили перед закрытыми воротами одного из домов. Все натянули шерстяные шапочки с прорезями для глаз.

Из «нивы», печатая шаг, выбрался Хаген с трубой на плече, прицелился и выстрелил. Ворота с грохотом слетели с петель, и язык пламени за спиной Хагена лизнул бетонный столб на другой стороне улицы.

Кирилл бросился внутрь за Джамалудином. Во дворе, как это обычно бывало на Кавказе, стоял не один дом, а сразу несколько; на крошечном пятачке между ними едва могли втиснуться две машины.

Главный дом располагался слева, он был выстроен еще в советское время и с тех пор изрядно обветшал. На каменном сколе кирпича виднелась дата: 1971 год. Между домом и забором, тоже слева, располагался навес, где сушились лук и картошка, узкий проход вел куда-то к сортиру, а впереди и справа был еще один одноэтажный низенький домик. Возле приотворенной двери на коврике стояли две пары поношенных тапочек, и в тот момент, когда Кирилл заскочил во двор, дверь отворилась, и в ее проеме показалась скрюченная старуха лет восьмидесяти.

Джамалудин двумя прыжками взлетел на каменное крыльцо и бросился в главный дом, а Кирилл почему-то побежал за Хагеном к домику с тапочками. Возможно, он перепугался за старуху.

Кирилл пробежал мимо старухи, которая начала громко вопить по-чеченски, и оказался в крошечной не то кухоньке, не то прихожей, с серым от старости холодильником и деревянным столом, на котором стояла миска с накрошенным в молоко хлебом. Из кухоньки вели две двери, одна налево, другая направо. Хаген распахнул одну, а Кирилл – другую.

За дверью обнаружилась спальня, похожая на пенал, с двумя проволочными кроватями по две стороны узкого, как в купе, прохода. На кровати сидел старик-чеченец, босой, но в папахе. В нос Кириллу ударил нестерпимый запах бедности, старости и нечищенной посуды, – почему-то запах этот везде одинаков, – и в московской коммуналке, и в чеченском сарае.

Кирилл вдруг сообразил, что это и есть хозяева дома, и что они живут в малом домике, а большой каменный стоит для сыновей или для гостей.

Через двор грохнул выстрел, один и второй, и тут же Кирилл заметил в окно магниевую вспышку светошумовой гранаты.