Восхождение царицы - Маргарет Джордж

как тебе угодно, – услышала я собственный голос.

– О, ты даешь мне разрешение? – сказал он. – Любезно с твоей стороны.

– Я здесь не для того, чтобы обсуждать Помпея. Я здесь, потому что меня незаконно сместили с трона и потому что в твоей власти восстановить справедливость. Мой брат и его советники-злодеи…

Цезарь поморщился.

– Пожалуйста, не надо использовать затасканные и ничего не значащие слова. Признаться, мне нет дела до того, добры они или злы, но эти люди бесчестны и, хуже того, не умны. Не беспокойся, ты вернешься на трон – я за этим прослежу. – Он помолчал и добавил: – Как ты сама только что сказала, смелость приносит награды. А ты проявила немалую отвагу.

– Благодарю тебя, – кивнула я, хотя вовсе не была уверена, что ему можно доверять.

– Теперь, когда мы все обсудили, – промолвил Цезарь, – дай мне твою руку в знак дружбы и союза.

Я протянула руку, и он ухватил ее обеими своими – к моему удивлению, кисти у него были хоть и сильные, но маленькие.

– У тебя никогда не будет повода усомниться в моей верности, – пообещала я.

– Верность – редкое качество. Особенно среди Птолемеев.

Казалось, будто передо мной уже другой человек: тон и выражение лица смягчились, только в глубине глаз сохранялась настороженность. Он сидел, расслабившись, хотя правая ладонь лежала недалеко от рукояти меча.

– Я хотел бы верить тебе, – произнес Цезарь со всей искренностью. – Мое слово нерушимо, но до сих пор я еще не встречал человека, который бы так же твердо держал свое.

– Теперь встретил, – заверила я его.

Я сдержала обещание. Я оставалась верна ему даже после его смерти.

– Да, – произнес он все с той же улыбкой. – Я помню, как пообещал киликийским пиратам, похитившим меня, что вернусь и перебью их всех. Они не поверили, потому что в плену я подружился с ними, пил вино и распевал песни у костра. Однако я сдержал слово.

Я содрогнулась.

– Ты хочешь сказать, что держишь свое слово, если обещаешь кого-нибудь убить? Я под верностью подразумеваю не только это.

– Я держу свое слово во всем – и в хорошем, и в плохом.

– А как насчет твоих брачных обетов? – невольно вырвалось у меня.

Как мог этот знаменитый распутник говорить о верности?

– Ну, брак – это другое дело, – заявил он. – Впрочем, в Риме брачные обеты попираются повсеместно. Правда, в известном смысле я верен Корнелии.

– Ты женился на ней в юности, – припомнила я.

– Да. Я любил ее. Боюсь, с годами эта способность утрачивается. – Он говорил с такой горечью, что я ему почти поверила. – Пожалуй, после пятидесяти остаются лишь любовь к своей армии и верность солдатам.

– Не думай так, – услышала я себя со стороны. – Это хуже, чем потерпеть поражение в бою!

Теперь на его лице появилась искренняя улыбка.

– Подожди, пока тебя победят в сражении, тогда и говори. Нет ничего хуже участи побежденного.

– Ты говоришь, как завоеватель мира, – сказала я, не сводя с него глаз: ведь он и был завоевателем мира, новым Александром. Подумать только, он сидел здесь, в моей комнате, на моем стуле, и даже не отличался высоким ростом. – Я надеюсь, что ты нанесешь сокрушительное поражение моему брату и его армии!

– До сих пор эта армия не давала о себе знать. Я осматривал достопримечательности твоего великолепного белого города, побывал в Мусейоне, посещал лекции, читал свитки в библиотеке. Египетские войска по-прежнему стоят на восточном рубеже, охраняя границу от тебя.

– Как только им станет известно, что я проскользнула в столицу, они очень скоро появятся здесь.

– Тогда передо мной очень непростая задача. У меня всего четыре тысячи человек и тридцать пять кораблей. Как я понимаю, в египетской армии двадцать тысяч человек. Численное превосходство составляет пять к одному.

В его устах это прозвучало как нечто забавное.

– Мы победим их! – яростно воскликнула я.

– Ну а я тем временем пошлю за подкреплением, – сказал он.

– Благоразумно, – откликнулась я, и мы оба рассмеялись. – Давай я покажу тебе твои покои, император, – предложила я. – Они знакомы мне как мои собственные.

– И они снова станут твоими, – промолвил Цезарь, скрестив руки на груди.

– Это порадовало бы меня, хотя я могу подобрать для себя и другие комнаты, рядом с храмом Исиды.

– Вот как? А я полагал, что ты будешь жить со мной.

– С тобой? Делить с тобой ложе?

Вот и прозвучало то, чего я ждала и боялась. Конечно, завоеватель получает все трофеи.

– Ложе? Это не слишком удобно, я предпочитаю кровать. Покажи мне ее.

– А на чем ты спал, пока меня не было?

– Вот на той кушетке, что ты называешь ложем. А кровать приберегал до твоего появления.

– Так ты ждал меня?

Признаться, это меня огорчило. Неужели его ничем нельзя удивить? Даже тем, как хитро и ловко я пробралась сквозь вражеские караулы.

– Ждал. Мне сообщили, что ты изобретательна, умна и неукротима – во всяком случае, такой тебя считают твои враги. Я решил проверить, так ли это, и послал тебе приглашение. Если о тебе рассказывали правду, ты обязательно должна была придумать способ пробраться в Александрию. Я понятия не имел, какой именно, но ждал твоего появления. Я был готов восхищаться тобой, если тебе это удастся. И пожелать тебя. И только тогда воспользоваться кроватью. Время пришло – покажи мне ее.

Он встал – мускулистый и крепкий, как скала, гибкий, как пружина. Поразительно, но в тот миг я вовсе не чувствовала, что выполняю какой-то долг и приношу себя в жертву. Это было неожиданно, необъяснимо – но я сама ощутила желание.

– Пойдем, – промолвила я и решительно взяла Цезаря за руку, что само по себе доставило мне удовольствие. – Следуй за мной.

– Вообще-то, я привык, чтобы следовали за мной, – усмехнулся он.

Мы двинулись через комнаты, разделявшие зал для приемов и царскую спальню. Уже на пороге спальни Цезарь неожиданно остановился.

– Я не сделаю больше ни шагу, пока ты не поклянешься, что идешь со мной по доброй воле, – очень тихо промолвил он. – То, что я говорил в зале аудиенций, – не более чем шутка. Я не насильник, не мародер. Твои притязания на трон будут поддержаны мною и без подобных уступок. Тебе вообще не обязательно иметь дело со мной лично. – Цезарь помолчал и добавил: – Я никогда в жизни не прикасался к женщине, когда она не хотела этого сама.

– Таково мое желание, – заверила я его и сказала чистую правду.

Откуда родилось это желание, я сама не понимала. Римлянин был для меня совершенно