Загадка Эндхауза - Агата Кристи

– Нет, нет. Довольно с меня пословиц. Я больше не вынесу. Иесли вы мне друг, истинный, преданный друг…

– Конечно! – воскликнул я с жаром.

– Тогда сходите и купите мне колоду игральных карт.

В первую минуту я оторопел, потом холодно ответил:

– Хорошо.

Я ни минуты не сомневался, что он просто решил меняспровадить под благовидным предлогом.

Однако я ошибся. Заглянув около десяти часов вечера вгостиную, я увидел Пуаро, поглощенного постройкой карточного домика. И тут явспомнил: это был его испытанный способ успокаивать нервы.

– А, вспомнили, – сказал он, улыбнувшись. – Нужно уметьдействовать безошибочно. Эту карту на эту, вот так, каждую точно на свое место,тогда они не рухнут под тяжестью верхних этажей. На втором третий, потом ещевыше… Знаете что, Гастингс, идите-ка спать. Оставьте меня наедине с моимкарточным домиком. Я прочищаю мозги.

Часов в пять утра меня разбудили, растолкав самымбесцеремонным образом. У моей кровати стоял сияющий Пуаро.

– То, что вы сказали, мой друг, – проговорил он, – былоочень верно. Да, да, в высшей степени справедливо. Больше того, простогениально.

Я щурился от света и спросонок ничего не мог понять.

– «Перед рассветом всегда темнеет» – вот что вы мне сказали.Темнота и в самом деле сгустилась, но теперь наступил рассвет.

Я посмотрел в окно. Он был совершенно прав.

– Да нет, не там, Гастингс. В голове. Мозги. Рассудок.

Он помолчал, затем тихо произнес:

– Дело в том, Гастингс, что мадемуазель скончалась.

– Что! – крикнул я. Мою сонливость как рукой сняло.

– Т-с-с… т-с-с. Да, это так. Не в самом деле, разумеется, ноэто можно организовать. Всего на двадцать четыре часа. Я договорюсь с доктороми сестрами. Вы меня поняли, Гастингс? Убийца наконец добился своего. Четырераза он предпринимал бесплодные попытки. Но пятая ему удалась. И теперь мыпосмотрим, что произойдет… Это будет очень интересно.

События следующего дня припоминаются мне крайне смутно. Какна беду, у меня с самого утра начался приступ лихорадки. С тех пор как яподцепил малярию, приступы бывают у меня в самое неподходящее время.

В результате все, что произошло в этот день, запечатлелось вмоей памяти в виде какого-то кошмара, а Пуаро, иногда забегавший в мою спальню,представлялся мне неким фантастическим клоуном, который периодически появляетсяна арене.

Мне кажется, он был наверху блаженства. Его растерянность иотчаяние были неподражаемы. Не знаю, как ему удалось осуществить тот план, вкоторый он посвятил меня на рассвете. Факт тот, что он его осуществил.

Едва ли это было легким делом. Замысел Пуаро от начала доконца строился на обмане и всевозможных увертках. Беспардонная ложь претитнатуре англичанина, а Пуаро потребовал от посвященных в его план поистинечудовищной лжи.

Прежде всего ему необходимо было обратить в свою верудоктора Грэхема. Заручившись его поддержкой, он должен был обеспечить себепомощь сестры-хозяйки и еще кое-кого из больничных служащих. И это тоже был,конечно, адский труд. По-видимому, дело решил авторитет доктора Грэхема.

Затем еще оставался начальник полиции со своимиполицейскими.

Замыслу Пуаро противостоял весь бюрократический, чиновничийаппарат. И все же ему удалось наконец вырвать согласие у полковника Уэстона.Полковник категорически заявил, что снимает с себя всякую ответственность.Пуаро, и только Пуаро, отвечает за распространение ложных слухов. Пуаросогласился. Он согласился бы на все, что угодно, только бы ему не мешалиосуществить его план.

Почти весь день я просидел в глубоком кресле, закутав ногипледом, и дремал. Каждые два-три часа ко мне врывался Пуаро и докладывал о ходесобытий.

– Ну, как дела, мой друг? Как я вам соболезную. Впрочем,возможно, что все к лучшему. Фарс скорее моя, чем ваша стихия. Я только чтозаказал венок – огромный, изумительный венок. Лилии, мой друг, великоемножество лилий. «С искренней скорбью. От Эркюля Пуаро». О! Что за комедия!

И он исчез.

– Имел весьма трогательную беседу с мадам Райс, – сообщилПуаро при очередном набеге на мою спальню. – Вся в трауре, что, кстати, ейвесьма к лицу. Ее несчастная подруга! Какая трагедия! Я сочувственно вздыхаю.Она была так весела, так жизнерадостна. Немыслимо представить ее мертвой. Ясоглашаюсь. О да, смерть просто насмехается над нами. Старые, никому не нужныеостаются, а она забирает таких, как Ник!.. О-ля-ля! И я опять вздыхаю.

– Вы прямо наслаждаетесь, – сказал я слабым голосом.

– Вовсе нет. Ведь это часть моего плана. Чтобы успешноразыграть комедию, в нее надо вложить душу. Ну а покончив с ритуалом, мадампереходит к более насущным делам. Всю ночь ей не давала спать мысль о конфетах.Ведь это невозможно. Невозможно! «Мадам, это возможно, – отвечаю я. – Вы можетепознакомиться с результатами анализа». Тогда она спрашивает, и голос ее звучитпри этом весьма нетвердо: «Так вы сказали, это был кокаин?» Я подтверждаю. Иона говорит: «Ах, боже мой! Я ничего не понимаю».

– Возможно, так оно и есть.

– Что ей грозит опасность, она отлично понимает. Она умна. Яуже говорил вам. Итак, она в опасности и знает это.

– И все-таки мне кажется, что в первый раз за все время выне верите в ее виновность.

Пуаро нахмурился и притих.

– Вы угодили в самую точку, Гастингс. Да, у меня такоевпечатление, что все как будто поползло по швам. Что было характерно для всехпредыдущих покушений? Тонкость, верно? А в этот раз? Какая уж тут тонкость! Всегрубо, примитивно. Нет, здесь что-то не так.

Он сел за стол.

– Итак, рассмотрим факты. Есть три варианта. Первый:конфеты, купленные мадам и доставленные в больницу мсье Лазарусом, отравлены. Вэтом случае виновен либо кто-нибудь из них двоих, либо оба вместе. А телефонныйзвонок, якобы от мадемуазель Ник, – явная и примитивная выдумка. Такоетолкование напрашивается сразу, оно самое очевидное.

Вариант второй: отравленные конфеты были в другой коробке,той, что пришла по почте. Ее мог прислать кто угодно. Любой из обозначенных внашем списке, от А и до К. Вы помните, список был очень обширен. Но если именнов этой коробке были отравленные конфеты, то телефонный звонок представляетсясовершенной бессмыслицей! К чему было тогда усложнять дело еще одной коробкой?