Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил - Бенджамин Стивенсон

Я сделал глубокий вдох, удержался от порыва еще раз злобно взглянуть на нее и сунул голову в щель.

Зеленые Ботинки лежал там, где мы его оставили, – лежал, раскинув руки и ноги, на маленькой по площади стопке поддонов. Грудная клетка выпирала вверх, будто он перевернулся во время затяжного прыжка с парашютом. Разница состояла в том, что сейчас над ним кто-то склонился. Я узнал этого человека сразу, даже со спины. Он был сосредоточен на теле и поэтому пока нас не заметил. В идеале тут мне следовало бы медленно попятиться, запереть дверь и привести полицию, как мы и договаривались. Но я этого не сделал. Словно какая-то невидимая нить тянула меня внутрь сарая. Я едва ощущал, как София отчаянно стучала меня по руке, ее предостерегающее шипение смело ветром.

Мое появление осталось незамеченным, грохот металлических стенок и стоны крыши, которую продолжало заметать снегом, скрадывали звуки моих шагов. В сарае было холодно, железные стены дышали морозом, от бетонного пола тянуло стужей. Мое дыхание превращалось в туман. Я покашлял. Человек резко вскинулся, отступил на два шага от тела и вскинул вверх руки. Красные.

– Милые вещи, – произнес я.

Так мы шутили между собой.

Я говорю «милые вещи» Эрин так часто, потому что, когда мы были женаты, я посоветовал ей в случае, если она будет злиться на меня, на вопрос: «Как у вас дела с Эрнестом?» – отвечать: «Ну он всегда говорит милые вещи».

Плечи Эрин поникли, руки опустились, и она с глубоким вздохом облегчения произнесла:

– Слава богу!

После чего расплылась в такой широченной улыбке, какой я уже давно у нее не видел, и пошла ко мне, но остановилась, услышав сталь в моем голосе:

– Что ты здесь делаешь, Эрин?

– Ты еще не поговорил с Майклом? – Тон у нее был неожиданный – смесь робости и удивления, как будто после моего таинственного, полного враждебности и противоречий разговора с братом все должно быть предельно ясно. – Он рассказал тебе про Алана?

– Да, он рассказал мне про Алана.

– Ладно. Тогда… – Эрин вновь замолчала, словно решила, что заполнила достаточно пустых мест в анкете, а потом поняла, что на самом деле ничего не сказала вслух, и продолжила своим мягким учительским голосом: – И что ты об этом думаешь?

– Не знаю, чему верить.

Какой смысл лгать Эрин? Ей это всегда удавалось лучше, чем мне. Я знаю, знаю, выдвинутое обвинение слишком серьезно, чтобы помещать его в книгу, где она не может ничего возразить, но это правда. Кроме того, любовную интрижку завела она.

– Рядом с нами мертвый человек, – без обиняков заявила Эрин.

– Знаешь, я заметил.

– Это был не несчастный случай, Эрн, как внушает нам хозяйка курорта. Чтобы избежать паники. Но ты и я, мы оба знаем, что это проблема Каннингемов. Привезена сюда Каннингемами… – Эрин не закончила фразу, хвост которой повис в воздухе: «…вызвана Каннингемами».

Я немного смягчился:

– Если верить Майклу, человек, убивший моего отца, Алан, уже мертв. История завершена. Что тут еще?

– Если?

– Я понимаю, что сам он в этом убежден. Пока все.

От воспоминаний о затянутой паутиной поляне меня пробило холодом. Вероятно, отчасти я не хотел принимать на веру слова Майкла, потому что на бумаге Алан мог выглядеть негодяем, но в то утро я был единственным, кто не хотел, чтобы его смерть, его убийство было оправдано, не важно, кто он такой и что сделал.

– Хотя все просто. Алан убил твоего отца, чтобы прикрыть свою задницу, да, но он убивал ради чего-то. – Эрин прищелкнула языком. – Потом он пытается продать ту же вещь Майклу, и это приводит нас сюда.

– Майкл уже сообщил мне это. Но зачем ждать так долго?

– Может быть, потому, что карьера Алана закончилась. Может, он был в отчаянии. Мне известно одно: если это стоило убийства много лет назад, то стоит и сейчас. – Она указала большим пальцем на Зеленые Ботинки. – Мне нужно снова напоминать о трупе?

– Ну ладно. Что за информацию Майкл покупал у Алана?

– Я не знаю. – Эрин замялась. – Он не поделился со мной. Сказал, это небезопасно.

Правило 9 диктует, что я должен открывать читателю все свои мысли, так вот: в этот момент мне показалось, что она говорит правду, только не полную.

– Но… – Я подтолкнул ее к продолжению.

– Мы кое-что откопали.

Я вспомнил по-тюремному грязные руки Майкла, когда мы здоровались перед гостевым домом. Чернота под ногтями. В остальном он был чистый: свежевыбрит, волосы покрашены. Почему он не отмыл ногти?

– Оно в кузове фургона? – (Эрин кивнула.) – Хорошо. Так что же это? – Вопрос прозвучал совсем просто, я даже почувствовал: может, никаких сложностей и нет? – Думаю, деньги, что еще может столько стоить? Какая-то вещь, добытая Саблезубыми во время одного из ограблений? Драгоценности? Наркотики?

– Я тоже так думала. Но сама еще не видела.

У меня вырвался смешок. Как удар топора по полену. Голосовые связки не совсем разморозились.

– Это отмечено на карте с сокровищами?

– Зря смеешься. – Эрин скрестила на груди руки. – Я ему верю.

Слово «верю» загудело двойным смыслом. Как будто его можно убрать из этого предложения и заменить другим.

– Это из-за…

– Не надо, Эрн. Дело не в том.

И да и нет. Я еще никогда не разговаривал с Эрин так прямо, даже во время сеансов у семейного психолога. Мое недовольство всегда застопоривалось чувством стыда и грустью. Но если было нужно, мы могли справиться, могли сесть и поговорить о том, что значило для нас обоих завести ребенка и что сделало с нами письмо о бесплодии, которое я распечатал за завтраком. Что оно сотворило с семьей, которую мы собирались создать.

Мы долго ждали этого письма. Странно доверять такие важнейшие, судьбоносные новости почте, но, видимо, в клинике сообщение о диагнозе посчитали вполне рутинным и не стали утруждать себя контактом по телефону. Само письмо шло очень медленно. Эрин заламывала руки, выдавая мне обрывки плохих новостей: первое почтовое отправление стало жертвой путаницы с адресами, и ей пришлось звонить в клинику, чтобы все исправить, а второе через несколько недель превратилось в сырую, нечитаемую бумажную массу, размоченную дождем. Эрин сильно переживала. Каждый день по утрам она прежде всего подскакивала к почтовому ящику, перебирала рекламные листовки с купонами на пиццу и буклеты агентств недвижимости, идя к дому по подъездной дорожке и качая головой: еще один день без результатов.

Вообще-то, это письмо до сих пор у меня. Оно смялось от того, как крепко я сжимал его в руке в то утро, уставившись в недоумении на результаты своих анализов и пытаясь придумать им какое-то другое объяснение. Когда Эрин вошла в кухню, заправляя кудрявые, как усики горошка, пряди распущенных волос за уши, я положил письмо на стол рядом с маслом. Рука у меня была грязная, на запястье какая-то жижа. Я попросил Эрин сесть, и выражение ее лица, когда она взглянула на меня, прочтя письмо… Думаю, мы оба поняли, что для нас, вероятно, это конец. Некоторое время мы еще цеплялись друг за друга, но кремень исчез. Если бы он все еще был у меня, я бы сжег чертово письмо.