Русская наследница - Алина Знаменская

— Котик скучает? — Ее голос возник за спиной так внезапно, что Пашкин вздрогнул.

— Ехать пора, — отозвался он, — а то стемнеет.

— А ты оставайся, — проурчала она, забирая у него справку и усаживаясь на письменный стол прямо на ворох бумаг.

— А что это ты работу на дом берешь? — уходя от ответа, спросил Пашкин. — Какая необходимость?

— Денежная, — промурлыкала Ирина Львовна, притягивая его к себе. — За срочность, мой мальчик, у нас знаешь какие денежки бывают? Зе-ле-ненькие. — Она дернула за край простыни, и Пашкин, не ожидавший подобного маневра, не успел отреагировать. Простыня упала, оставив его совершенно голым, с пылающими ушами.

— Дура! — не выдержал он и дернул на себя простыню. Ирина Львовна дернулась вместе с простыней и спрыгнула со стола, повалив на пол ворох бумаг.

— Ты уже на почве секса свихнулась, — огрызнулся Виктор, пытаясь замотать простыню. — Тебе вопрос задали, а ты как…

— Ну ладно, ладно, чего раскипятился? Если тебе так интересно — расскажу. Помоги-ка мне собрать.

Пашкин секунду колебался, а потом все-таки подошел и стал вместе с ней собирать бумаги.

— Видишь ли, последний год меры по усыновлению ужесточились, теперь целый год приходится готовить необходимые документы.

— Это почему?

— Ну, наши дети больные, усыновляют их в основном иностранцы. Некоторые там, наверху, считают, что генофонд нации за границу вывозят. Вот и завинтили гайки, чтобы поменьше было желающих наших детей усыновлять. А какой там, прости господи, генофонд…

— Но желающих не убавилось?

— Куда там! И всем надо побыстрее. Ну вот и приходится помогать. — Ирина Львовна неопределенно хмыкнула. — За скорость нас хорошо благодарят.

— И за какое время можно оформить со скоростью?

— Да хоть за два дня, если постараться. Пашкин присвистнул.

— Значит, приторговываете детишками, мадам? Ирина Львовна поморщила носик и выпрямилась.

— Зачем же так грубо, Витенька? Мы помогаем им обрести вторую родину. Вылечиться. Это святое дело. А что о своем благе попутно заботимся, так как же иначе? Мужа у меня нет, приходится самой суетиться.

— Нуда… — Пашкин уже не слышал ее — он держал в руках карточку Саши Щебетина. На Пашкина смотрел с фотографии перепуганный мальчуган с Катиными губами. — А этого ты что же, на усыновление приготовила? — бесцветно спросил он.

— А, этот? — Ирина Львовна хотела было забрать бумагу и сунуть в папку, но Виктор отвел ее руку.

— Ты хочешь отдать его на усыновление при живой матери? — повторил он.

Ирина Львовна сощурила глаза.

— Что-то я не пойму тебя, Витенька, — тихо начала она. — Насколько я помню, ты сам открыл мне глаза на его мамашу. Расписал мне ее по полной программе. Лучше не бывает. И что же теперь?

— Я не просил отдавать ее ребенка иностранцам! — заорал он, потрясая карточкой.

— Прямо Юлий Цезарь, — усмехнулась она, наблюдая, как беснуется обернутый в простыню Пашкин. — У тебя с ней что, что-то было? Неудавшаяся любовь?

— Это не твое дело.

— Ах не мое! А лишить мать с трудом обретенного ребенка — мое?! Здорово получается! Из меня, значит, изверга сделал, а сам чистеньким хочешь остаться? Она что — твоя бывшая любовница?! Мстишь, да?! — Ирина Львовна брызгала слюной. Пашкин впервые был так груб с ней, и его холодность сразила ее наповал.

— Да! — ответил он, глядя в ее раскрасневшееся лицо. — Да, я жил с ней десять лет!

— Так, может, и ребенок — твой? — Крик Ирины Львовны сошел на нет и растаял на слове «твой». Она подавилась этой фразой. Пашкин смотрел на нее не мигая. Он с трудом сдерживался, чтобы не ударить ее, — она полоснула его по живому.

Только сейчас он обратил внимание, что все еще держит в руке карточку Катиного сына. В графе «отец» — прочерк, в графе «мать» — тоже. Он задержал взгляд на дате рождения. В животе что-то горячее собралось в комок и стало стучать.

— Спокойно! — приказал он себе и сосредоточил внимание на цифрах.

Так, когда ребенок родился, Пашкин был на зоне. Отнимаем от даты рождения девять месяцев… Получается… Получается, ребенок был зачат до суда… А если?.. Пашкин новыми глазами посмотрел на мальчика. Испуганный взгляд ребенка пробуравил его до печенки. Конечно! Он вполне мог быть его, Виктора, сыном! Просто Катьке Америка голову вскружила, и она не захотела брать Виктора с собой. Обиду накопила за его измены. Так ведь разве он знал? Если бы он знал, что тут такое дело!

Пашкин заметался по комнатам, не выпуская из рук бумажку.

— Ты куда? А обедать? — Ирина Львовна забеспокоилась. Почему она вовремя не убрала эти бумаги? Как глупо. Из-за такой ерунды потерять такого мужчину, как Виктор. Неужели она останется опять одна?! Как же так? Из-за чего? — Витя, я пошутила. Извини. Ну, пошутила я, забудь. Ну, глупо же, в самом деле…

Она ходила за ним, а он подбирал раскиданные по спальне вещи. Одевался.

— Ну, давай поговорим. Ну, послушай…

Виктор не смотрел на нее. Он уже застегнул джинсы, влезал в теплый свитер.

— Скажи мне, чего ты хочешь, и я все сделаю… — Ирина Львовна еле сдерживала слезы.

Он бегло посмотрел на нее и не ответил. Он сам не знал, чего хочет.

Настала очередь Ани сопровождать Филиппа в его прогулках по городу. Виталька сидел дома. У него все еще болела нога, и ходить по скользким тротуарам он не мог.

Аня с Филиппом возвращались с рынка, нагруженные продуктами.

Филипп нес тяжелую хозяйственную сумку с мясом, колбасой, маслом и молоком, а Аня семенила за ним, таща пакет с фруктами. Она увидела отца издалека — он шел им навстречу со стороны универмага. Его мохнатая лисья шапка ярким рыжим пятном выделялась на фоне белого снега. Но даже если бы все мужчины на улице шли в рыжих шапках, Аня все равно узнала бы отца сразу. Он и прежде двигался вот так — вобрав голову в плечи, согнувшись, стараясь быть меньше ростом. Аня увидела, что он не один. У него на руках сидел ребенок — совсем маленький, в черной цигейковой шапке, вцепившись ручками в варежках в воротник отца.

Согнутая фигура отца, его вороватый взгляд по сторонам создавали впечатление, что он этого ребенка украл. Но Аня знала, слышала, что у отца есть новый ребенок. Ребенка зовут Коля, и ему два года. Сейчас, на руках у отца, безучастно взирая вокруг, ребенок напомнил Ане маленькую обезьянку, которую она видела однажды в зоопарке.

Аня не видела отца два года, все это время мечтала о встрече, скучала и представляла, как увидит его. Но теперь, когда увидела, почувствовала неловкость, растерянность и даже стыд. Ей было стыдно за отца, за его вороватую походку, за его какой-то небрежный, неопрятный вид, торчащие коленки неглаженых брюк, стыдно за то, что у него ребенок в другой семье, за то, что он забыл их с Виталькой. Раньше она придумывала причины его отсутствия, эти причины оправдывали его. Теперь, увидев, что он свободно ходит по городу с новым ребенком, Аня уже не могла выдумать оправданий отцу. Она поняла, что сейчас заревет.