Арвендейл. Нечистая кровь. Книга 2. Корни Тьмы - Юлия Остапенко

Яннем шагнул вперед, согнулся над вплетенным в землю скелетом Брайса и ударил по черному ростку, вросшему в его тело.

Росток отпал, и из обрубка брызнула кровь. Яркая, алая кровь – человеческая, и Яннем с ужасом понял, что ростки сельфрилла действительно вросли в плоть Брайса. Его нельзя было сдвинуть с места, не обрубив их, каждый из них стал теперь такой же частью его тела, как палец или ухо… Не давая себе задуматься над этим, Яннем принялся обрубать ростки, один за другим, оскалив окровавленные зубы, не пытаясь уклониться от высоких фонтанчиков крови, бивших ему в лицо всякий раз, когда он разрубал очередной отросток. Брайс совершенно не реагировал на его действия: лежал все так же в каменной неподвижности, словно вмурованный в эту проклятую землю. Но ростки, которые уничтожал Яннем один за другим, извивались и плевались кровью. Яннем слышал, как беснуется Тьма вокруг него, кажется, даже ощущал ее удары. Однако то ли амулеты все-таки защищали его, то ли была другая причина, но Яннем не ронял кинжал и не падал. Он рубил и рубил, пока полностью не освободил тело Брайса от впивавшихся в него иссиня-черных ростков.

Яннем бросил кинжал и впился пальцами в землю вокруг Брайса, пытаясь отрыть ее хоть немного, чтобы вытащить брата из ямы. В этом ему помогла собственная кровь Брайса, обильно хлеставшая из десятков ран на его иссохшем теле – боги, там же вообще не осталось плоти, только кожа, кости и кровь. Но кровь размягчила землю. Почва стала рыхлой и довольно легко поддалась. Яннем не знал, сколько времени рыл ее, в бешенстве, ярости и каком-то животном слепом упрямстве – так, должно быть, зверь отрывает нору, в которой засыпало его детенышей. Наконец земля отошла достаточно, чтобы Яннем смог обхватить Брайса за торчащие ребра и перекатить на бок, вытаскивая из ямы. От этого движения кровь потекла сильнее, но Яннем не дал себе передышки. Он рывком поднял Брайса – полностью лишенный мышц, тот весил не больше десятилетнего ребенка – и, повернувшись спиной к окровавленной яме, ринулся с поляны прочь.

Он внезапно осознал, что уже давно не слышит голос Брайса в своей голове. Только вой Тьмы, у которой отнимали игрушку. Ну давай, подумал Яннем. Давай, останови меня, тварь, если уж так охота. Попытайся.

Яннем не помнил, как пересек лес и добрался до лагеря. Очнулся только, поймав обращенные на него взгляды, полные такого смертельного ужаса, какого Яннем не видел даже в глазах своих врагов, которых по его приказу пытали в подземельях Бергмара.

– Отойдите от них! Прочь, все прочь! – исступленно закричал Кармиэль.

Эльфы попятились, глядя на короля Яннема и его брата с таким отвращением, с каким глядели бы на темного бога Ыхлыга, вышедшего из-под земли. Кем бы стал Брайс, если бы остался там и позволил Тьме и дальше питать себя и питаться собой? Демоном, равным Ыхлыгу? Или сильнее?

– Убейте его… обоих… их надо убить сейчас… пока не стало поздно…

– Сам и убивай.

Яннем смутно слышал голоса Кармиэля и Вириэля, они препирались, как всегда. Яннем улыбнулся окровавленным ртом: люди всегда остаются людьми, как и эльфы – эльфами. Он выпрямился, чувствуя себя уже гораздо лучше без этого нечеловеческого, царапающего голоса в своей голове. На Брайса – вернее, на то, что осталось от Брайса, – он не смотрел с тех пор, как поднял его тело в иэллии.

– Мы возвращается к Элавиоль, – сказал Яннем, и оба эльфа умолкли. – К вашим друидам. В Светлый лес. Пусть они его спасут. Его нельзя просто убить, потому что тогда Тьма, которую он в себя впитал, вырвется на волю. И сожрет нас всех.

Он улыбался, говоря это. Эльфы обменялись красноречивыми взглядами («Я же предупреждал!» – «Помалкивал бы лучше»). Потом Вириэль повернулся к своим людям и сказал:

– Соорудите носилки. Двое носилок, – добавил он, смерив Яннема взглядом, и улыбка Яннема стала шире. Странно, но он чувствовал неимоверное облегчение. Хотя по-прежнему не смотрел на своего брата. И ощущал густой запах его крови.

– Мне не надо, я поеду верхом, – сказал он и потерял наконец сознание.

Власть Тьмы – обоюдоострый клинок.

Она владеет тобой, ты – ею.

Иначе это не бывает.

Брайс стоял в устье мертвого ручья с растрескавшимся дном, выложенным клочьями высохшего ила. В иле копошились странные, отвратительные на вид насекомые, то ли жуки, то ли пауки, выползающие из трещин. Их было не очень много, и они не нападали, словно были здесь полноправными хозяевами и знали об этом, а он, пришелец, чужестранец в незнакомой стране, не мог причинить им никакого вреда. Странно, они даже, казалось, приветствовали его. Откуда-то он это знал.

Брайс сделал шаг, потом другой. Идти оказалось легко, ноги отталкивались от растресканной земли, словно он вот-вот готовился взлететь. По бокам от ручья стоял густой туман, багряно-серый, в нем что-то ворочалось и вздыхало, ухая с утробными стонами, которые могли быть спутниками и упоенного соития, и чьей-то агонии. Брайсу они не нравились, но ему вообще здесь не нравилось.

Это высохшее русло ручья, огороженное живым туманом, походило на тропу. На дорогу. Он не представлял, что может ждать его в конце, но не было иного выхода, как идти вперед, потому что он знал, что если ступит в багряный туман, тот мгновенно сожрет его живьем и перемелет мясо с костями.

Брайс пошел вперед, стараясь не наступать на копошащихся насекомых, лениво расползавшихся в стороны под его ногами. Наступил на одного, услышав под ногой мерзкий короткий хруст, торопливо отдернул ногу и с отвращением двинулся дальше.

Кто-то звал его по имени, настойчиво, нетерпеливо, почти грубо. Кто-то, кто ждал в конце тропы.

У него шевельнулось что-то вроде воспоминания, наполненного гневом и страхом: рыхлая почва, втягивающая его тело в разверзающуюся прямо под ногами могилу, комья земли на лице. Это сделал человек, чьего имени он не помнил. Но также Брайс знал, что этого человека здесь нет – тут было слишком далеко для него, слишком темно. В том месте, где оказался Брайс, люди, возможно, вообще никогда не бывали. Разве что те, кому уже нечего терять и кто согласился отдать всего себя, чтобы получить взамен исполнение всех желаний. Каких угодно желаний.

Иначе это не бывает.

– Брайс. Сынок. Посмотри на меня.

Он оглянулся и увидел Илиамэль, свою мать. Она стояла там, где он только что прошел – высокая, стройная, с прекрасными золотыми волосами, окутывающими ее, подобно драгоценному покрывалу. Совершенно обнаженная, хотя это не сразу бросалось в глаза под золотым ковром ее волос, одна прядь которых была заправлена за остроконечное, еще не отсеченное ухо. Юная, прекрасная. Она протянула к Брайсу руки, которыми качала колыбель и гладила его по голове, когда он подрос, и Брайс помнил, какими теплыми и нежными они были.

Сейчас по ним ползали пауки.

– Милый мой сын. Мой первенец. Моя гордость. Ты стал всем, о чем я мечтала, и даже больше. Почему же ты за меня не отомстил?