Ульмигания - Вадим Храппа

Впереди был небольшой курский поселок, и процессия подалась ближе к морю, чтобы не встретиться невзначай с людьми.

Подумав об амсмари, Клабун вспомнил, что некогда, еще в детстве, видел, как несколько водяных женщин затянули в воду рыбака. Тот совсем не сопротивлялся; наоборот, вытянув руки, с идиотской улыбкой на лице сам поплелся за ними. Воспоминание было столь ярким, что королю показалось, будто он и сейчас слышит женские голоса. Он прислушался, потом выглянул из повозки и спросил Гунтавта:

— Ты ничего не слышишь?

— Кто-то, кажется, зовет на помощь, — сказал тот.

— Я думал, что мне послышалось, — сказал король. — Какая-то женщина, ведь так?

— Похоже на то… — сказал Гунтавт с сомнением.

— Чего же ты ждешь?

— Что-то мне это не нравится.

Женщина вдруг закричала так пронзительно, что у Клабуна заледенело сердце.

— Как ты можешь стоять здесь?.. — разозлился Клабун и выскочил из повозки. Он сам уже собирался мчаться на крик. Но староста опередил его, отдав приказ, и барстуки охраны побежали через авандюну в сторону моря.

Гунтавт же остался, не решаясь бросить короля одного. Барстук не мог не прийти на помощь, кто бы его ни звал. Это было их инстинктом. Но как бы ни подмывало Гунтавта бежать за своими подчиненными, опасения за короля были сильнее. Что-то внушало ему недоверие к искренности призывов. На всякий случай он вытащил меч и стал ждать нападения.

Оно пришло в образе огромного рыжего пса.

Все произошло так быстро, что Гунтавт, будь он даже более подготовлен, не смог бы ничего изменить. Собака появилась на расстоянии одного прыжка от короля. Гунтавт видел, как она метнулась к Клабуну и сомкнула челюсти на его шее. Потом мотнула головой так, что тело короля взлетело вверх, отпустила хватку и скрылась в кустах так же внезапно, как и появилась. Гунтавт, спрыгнув с алне, подбежал к королю, но все было кончено. Его голова, почти напрочь оторванная от туловища, была неестественно свернута набок, а из открывшегося горла кровь свободно стекала на траву.

Позже Гунтавту расскажут, что у моря никто не взывал о помощи.

Девица-амсмари, не скрывая того, что она обманула барстуков, рассмеялась им в лицо, когда они сбежали на пляж, и плюхнулась в волну.

Тогда Гунтавт, ополоумев от горя, в котором винил себя, приставил меч к груди и собирался упасть на него. Вовремя подоспевшие барстуки связали его, беснующегося, и повезли в Тависк в одной повозке с мертвым королем Клабуном.

События эти ошеломили и взбудоражили карликов. Старейшины всерьез опасались беспорядков. Из всех земель Ульмигании на полуостров стали стекаться толпы барстуков. Испуганные и злые, они роились вокруг Тависка. Их делегации требовали тщательного разбирательства. Каждому было понятно, что покушения на короля были кем-то организованы, и это было величайшим преступлением. Кроме того, гибель короля, сто семь лет справедливо и безукоризненно правившего барстуками, вызывала в их душах такую тоску и обиду за свое племя, что они были готовы наброситься на любую, пусть самую грозную силу, нанесшую им оскорбление. А пока, в отсутствие таковой, они напирали на Совет старейшин. А тот, в свою очередь, был тоже немало смущен. И не только смертью монарха. Совет раздирали противоречия.

Золотую шапку короля барстуков должен был надеть назначенный самим Клабуном преемник — старейшина из земли сассов, Юндир. Однако Совет медлил с его признанием, а одобрение Совета было хоть и формальностью, но обязательной. И дело было не столько в том, что Юндир происходил из охотников, что противоречило традициям, сколько в том, что часть старейшин, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства гибели Клабуна и смуту в умах народа, требовала избрания королем Кантила из Самбии.

Этот старейшина выделялся из прочих необычной худобой и какой-то желчной молчаливостью. Говорил он всегда мало, сквозь зубы, будто ему было все равно, слышит его кто-нибудь или нет. Но это было не так. Как выяснилось в последнее время, Кантил обладал редким честолюбием и сумел завести в Самбии порядки, при которых никто не мог ему перечить. Поговаривали даже, что у Кантила был отряд вооруженных охотников, с помощью которых ему и удается держать подданных в страхе и повиновении. Во всяком случае, от барстуков Самбии за годы правления Кантила никто не слышал ни жалоб, ни прошений к Совету или королю. Все удавалось решать самому Кантилу.

Со смертью старого, державшегося традиций короля Клабуна кое-кому из старейшин стало казаться, что именно крепкая рука Кантила необходима в управлении барстуками. Не все так думали, и даже не большинство. Но к жаждущим твердой власти присоединились и те, кто считал для себя оскорбительным правление неремесленника Юндира. Если б золотая шапка, согласно обычаю, передалась из рук в руки, никто бы не оспорил волю Клабуна. Но, поскольку обстоятельства сложились необычные, многие подумали, что на сей раз, ради народа, позволительно и отступить от правил. И Совет выбрал бы Кантила королем, если б тот сам все не испортил. В окрестностях Тависка вдруг появились барстуки с мечами на поясах. Они вели себя тихо и дисциплинированно, но скрытая угроза, исходившая от них, вызвала настороженность других карликов, вылившуюся в открытое возмущение.

Кантил сообразил, что перебрал в давлении на Совет, и услал своих охотников. Но было уже поздно. Рамбут и Стангий, старейшины Бартии и Надровии, склонявшиеся в выборе к Кантилу, резко изменили намерения. Количество голосов за и против Кантила сравнялось. Юндир опять получил шанс стать королем.

Никто не знает, что думал один или другой претендент, но ситуация в Тависке накалялась, а народ за пределами замковых пещер роптал. Никто также не знает, чем мог закончиться раскол среди барстуков, если б в дело не вмешалась совсем нежданная сила.

В день похорон, когда тело Клабуна покоилось на длинном столе зала собраний, уже натертое бальзамом и укутанное в парчовое покрывало для погребения, в пещеру центрального входа вошла Виндия. Она была не одна. Дух Гянтар, известие о воскрешении которого вытеснило из умов смерть короля, в ореоле золотистого сияния шествовал рядом с вайделоткой.

Старейшины, сеймин, плакальщицы, слуги с чашами благовоний — все замерли. Свечение Гянтара было мягким, но помещение, которое барстуки строили сообразно своему росту, казалось освещенным до самых темных углов. Неслышно ступая, Виндия и Гянтар прошли к трону короля, а их шаги отзывались в сердцах карликов громом божественной поступи. Гянтар был в старинной сверкающей бронзой кольчуге ульмиганов, а Виндия — в пурпурном платье, расшитом серебряными рунами, и со звездой в волосах — символом родства с сыновьями Звезды.

Пораженные зрелищем сошедшего в бренный мир Древнего божества и женщины, посмевшей надеть пурпур и тем поставить себя вровень с Верховным Жрецом пруссов, старейшины и не заметили, что следом за Гянтаром барстуки косы, которых легко можно было узнать по зеленым шапкам, внесли большое кресло. Гянтар сел. Виндия положила ему руку на плечо, а звезда вспыхнула и раскинула лучи по всему залу.