Ульмигания - Вадим Храппа

Она слишком многого лишилась, связав себя с человеком, но теперь не жалела об этом. Чего стоит бессмертие, если приходится влачить его в пустыне? Теперь Виндия была смертна и не знала своего часа, но у нее оставалось Знание, и она могла его употребить.

Время шло. Слякоть сменялась морозами, а их, в свою очередь, сдувал морской ветер. Потом он слабел, и холод вновь сковывал землю.

Прусские витинги ненадолго появлялись в своих деревнях, лечили раны, делили добычу и снова уходили на юг. Гянтар занимался в Тависке с барстуками в кожаных охотничьих шапочках воинскими искусствами. Виндия, не спуская с него глаз, обдумывала планы, величия которых пока никому не дано было знать.

Так прошла зима.

Напряглись на деревьях почки, зазвенели, радуясь высокому солнцу, синицы, барстуки все чаще открывали входы в норы, проветривая жилища. Их жены и дети прогуливались по лесу, выискивая свежую поросль кислицы. Под корой деревьев быстрее начали двигаться соки, а в жилах тварей беспокойнее бурлила кровь. До собрания Совета старейшин оставалось меньше месяца. И вдруг, поддавшись общему весеннему нетерпению, Виндия резко изменила своим планам, решив поторопить события.

Верховному Жрецу нужно было очень мало времени для сна. Обычно он ложился за полночь, а вставал с малиновками. Христиан Оливский как достойное оценил это качество, ибо и сам не привык долго тешить сном тело и предпочитал посвящать время молитвам.

Несостоявшийся епископ и Крива бок о бок сидели на бревнышке у подножия Ромовы и наслаждались трелями зарянок и горихвосток, празднующих приход весны.

Два дня назад Христиан напросился к Жрецу погостить, и тот милостиво разрешил ему посетить главное прусское святилище. Одни боги знают, чем руководствовался Крива, допуская христианского священника в место, которое мог видеть не каждый прусс, но своего он, похоже, добился. Христиан Оливский был потрясен величием языческого алтаря. В воспоминаниях он подробно описывает и гигантский вечнозеленый дуб за пурпурным пологом, и обиталища трех богов в его ветвях, и даже самих Перкуна, Потримпа и Пикола, якобы одновременно взглянувших на него огненными очами.

Теперь, оправившись от первых впечатлений, Христиан чинно размышлял о преимуществах и недостатках этой веры. Высказывать что-либо вслух он не собирался, помня, как легко здесь вырывают сердце у живого человека. Зима, проведенная в Пруссии, полностью перевернула его представления об этой стране. Он уже понимал, что проповеди тут не произведут впечатления. Обвинять пруссов в идолопоклонничестве смешно: у них, оказывается, вовсе нет никаких идолов. Убеждать, что их три бога хуже, чем один христианский, — глупо. Нужно очень хорошо знать народ, который собираешься в чем-то убедить. Вот что понял Христиан Оливский за зиму. И чем больше он приглядывался к пруссам, тем яснее обнаруживалась скудость его познаний о них. Он давно перестал проповедовать и посвятил все время наблюдениям и запискам, которые делал соком бузины на кусочках холста.

Христиана распирало от любопытства, и он о многом хотел бы спросить Верховного Жреца, но больше помалкивал, интересуясь мелочами.

— Как зовется у вас эта птица? — спрашивал, к примеру, Христиан, указывая на дятла, пристроившегося к сухой березе.

— Женикс, — лениво отвечал Крива.

— Очень интересно… — говорил Христиан. — А есть ли у вас в Пруссии, уважаемый Жрец, большие города?

И Крива, хоть и не резво, но охотно рассказывал о деревнях и городищах, о том, кто и как там живет.

Они сидели, поглядывали на снующих в еще голом лесу птичек и белок и беседовали.

— Наши храмы, — говорил Христиан, — высокие, с каменными стенами. А вот у вас, насколько я заметил, прямо в лесу, ничем не скрытые. Это отчего?

Крива не ответил, Христиан подумал было, что чем-то оскорбил его, и искательно заглянул в лицо Жрецу. Но тот, вытянув бритую голову на старой морщинистой шее, прислушивался. Рот его приоткрылся, и Христиан подумал, что лицо этого язычника напоминает морду хищного зверя. Ему даже показалось, что тот рычит. Но нет, не показалось — Крива действительно оскалился и рычал, вглядываясь в заросли орешника. Христиан посмотрел в ту же сторону — и обомлел.

Оттуда ползло что-то, что можно было бы назвать змеей, если б не невероятные размеры. Она была толщиной с хорошее бревно, а длину ее невозможно было разобрать. Хвост скрывался еще в кустах, тогда как голова была уже в нескольких шагах от священников. На блестящей спине отчетливо виднелся черный зигзагообразный рисунок.

Христиан почувствовал острые режущие спазмы в мочевом пузыре. Змея подняла голову, напоминавшую ведро, и посмотрела на него равнодушными стеклянными глазами.

— Матка бозка! — сказал Христиан и обернулся к Криве. Тут его ждало не меньшее потрясение.

Крива стоял на четвереньках, весь в рыжей вздыбленной шерсти, и только морда его еще походила на человечье лицо. Впрочем, только одно мгновение. В следующее она стала мордой огромного пса с оскаленной пастью.

Пес подобрался и прыгнул, норовя вцепиться гадюке сверху позади головы. Но, видно, шкура была толстой — клыки пса скользнули, а сам он отлетел в сторону. Вслед метнулась, блеснув длинными зубами, и голова змеи. Пес извернулся и, избежав укуса, сам вцепился ей в шею снизу. И хотя пластины там были широкими, как на рыцарском панцире, каким-то образом псу удавалось удержаться на них, пока змея, мотая головой и вздымая с гулким звуком гигантские кольца, пробовала скинуть его. Наконец ей это удалось, и пес кубарем откатился к ближайшему дереву, ударившись о него всем телом. Видно было, что ему трудно подняться и от гибели его отделяют едва уловимые мгновения. Широко распахнутая пасть нависла над ним, и смертоносные зубы уже готовы были вонзиться. Но, неизвестно откуда, возник полуголый воин, и с криком всадил в гадюку меч. Длинной тенью, как вскинутое ураганом дерево, метнулся ее хвост, сбивая с ног витинга, тот упал, и зубы змеи вспороли ему живот двумя ровными линиями. Оттуда, как из лопнувшего бурдюка, вывалились внутренности.

Змея, яростно тряся жалом, повернулась к псу, но того уже не было у дерева.

С шипением, какое бывает только у моря в шторм, гадюка, не взглянув на Христиана, уползла. По желтой траве за ней тянулся кровавый след.

Через некоторое время, у дерева, возле которого упал пес, появился Верховный Жрец. Припадая на один бок, он доковылял до витинга, посмотрел на его кишки, потом поднял голову к Христиану.

— Уползла… — с неясной интонацией сказал он, глядя сквозь Христиана. — Что бы это все могло значить?

Христиан Оливский хотел бы что-то сказать, но почувствовал, что язык ему не повинуется. Еще он понял, что штаны его мокры, и с них капает.

К вечеру у ручья, над которым стоял подземный замок Тависк, появился небольшой отряд из шести самбов. Спешившись, медленно двигались они вдоль речушки, тщательно осматривая берега. Дойдя до бобровой запруды, они вдруг увидели, как с крутого откоса на правой стороне к ним спускается светящийся желтым светом витинг.