Железная стена. Израиль и арабский мир - Avi Shlaim

к побережью. Это вызвало всеобщее возмущение. Я спросил Моше: "Ты понимаешь, что это будет означать войну с Египтом?". Он ответил: "Конечно".

Все присутствующие отвергли этот план, и Лавон поспешил ретироваться. Второе предложение Даяна касалось военных действий против сирийцев с целью установления исключительного права Израиля на ловлю рыбы в Галилейском море. Третье предложение заключалось в том, чтобы пересечь границу с Сирией и захватить там позиции в случае вторжения Ирака в Сирию. Шаретт совершенно четко дал понять, что до принятия политического решения никаких действий предпринимать нельзя. Но его крайне беспокоила линия поведения нового начальника штаба.

Когда в конце февраля 1954 г. Насер бросил вызов генералу Нагибу, возглавившему египетскую революцию, а Адиб Шишакли был свергнут в результате военного переворота в Сирии, Бен-Гурион был приглашен на встречу с Шаретом, Лавоном и Даяном для обсуждения возможных ответных действий Израиля. Встреча проходила в библиотеке дома Бен-Гуриона в Тель-Авиве. В библиотеке было холодно, и беседа не согрела сердце Шарета. Левон предложил осуществить военный натиск на юге, чтобы отделить сектор Газа от Египта, и вторгнуться в демилитаризованную зону на севере, вдоль границы между Израилем и Сирией. Бен-Гурион выступил против любой провокации Египта, но поддержал идею ввода армии в демилитаризованную зону под тем предлогом, что анархия в Сирии вынуждает Израиль защищать свои поселения. Шаретт заявил, что он категорически против обоих планов, поскольку они наверняка объединят западные державы и Совет Безопасности против Израиля и, кроме того, скорее всего, закончатся унизительным выводом войск. Левон выглядел подавленным. Он понял, что на этом все закончится.

Бен-Гурион воспользовался этой возможностью, чтобы выдвинуть свою любимую схему ликвидации Ливана и содействия созданию союзного Израилю христианско-маронитского государства. Эта схема была частью более широкой концепции, предусматривавшей сотрудничество Израиля с другими меньшинствами для противодействия мусульманскому господству на Ближнем Востоке. Бен-Гурион заявил, что наступил подходящий момент для того, чтобы побудить маронитов провозгласить свое собственное христианское государство. Шаретт отметил, что маронитская община внутренне расколота, а сторонники христианского сепаратизма слабы и находятся в обороне. Создание христианского Ливана означало бы отказ от Тира, Триполи и долины Бекаа. Это не только разрушило бы экономический смысл существования государства, но и не было политической силы, способной сократить Ливан до территориальных размеров, существовавших до Первой мировой войны. Бен-Гурион отреагировал на эти аргументы, обвинив Шарета в излишней робости. По его мнению, стоило потратить миллион долларов на такой проект, потому что это привело бы к решительным переменам на Ближнем Востоке, началась бы новая эра. Шаретт был измотан спором с Бен-Гурионом, который он сравнил с борьбой с вихрем.

Шаретт воспротивился предложению Лавона об оккупации демилитаризованной зоны, настаивая на том, что он официально обязан вынести этот вопрос на рассмотрение кабинета министров. На следующий день на своем заседании кабинет министров решительно отверг предложение Левона. Левон заявил, что была упущена прекрасная возможность укрепить Израиль. На это Шаретт ответил, что план мог бы не сработать и что ненужной путаницы удалось избежать. В течение двух дней Шаретт проверил три плана вмешательства. Перед лицом общего давления со стороны Бен-Гуриона, Лавона и Даяна он устоял и мобилизовал кабинет в качестве противовеса политике, к которой призывали сторонники интервенции. Дискуссия выявила противоречие между тенденцией к рискованным военным инициативам и подрыву арабских режимов и тенденцией воздерживаться от военных авантюр и избегать вмешательства во внутренние дела соседних арабских государств.

Бен-Гурион продолжал атаковать линию Шарета, как и Левон и Даян. На Шарета постоянно оказывалось давление с целью санкционировать репрессии, чтобы избежать дискредитации внутри Мапай, в Кнессете, в прессе и в стране в целом. До Шарета доходили сообщения о том, что армейские лидеры становятся все более беспокойными и воинственными и что они идут к войне. Они нервничали из-за поставок западного оружия арабам, и инстинкт подсказывал им, что нужно устроить разборки, пока арабы не стали слишком сильными. Для Левона война тоже была скрытой целью. Он не выступал открыто за войну, но его мысли указывали в этом направлении. Один из аргументов состоял в том, что с чисто военной точки зрения лучше начать войну раньше, чем позже. Другой аргумент заключался в том, что Израиль не должен воздерживаться от каких-либо военных действий из опасения, что они могут привести к войне. На заседании политического комитета Мапай 12 мая Шаретт раскрыл опасность, заложенную в этих аргументах. Во-первых, он отметил, что недостаточно просто сказать, что они хотят мира; правительство, и особенно ЦАХАЛ, должны вести себя соответствующим образом. Во-вторых, существует опасность скатиться к войне, даже не желая или не планируя ее. В-третьих, существовала глубокая разница между войной, навязанной Израилю, как в 1948 г., и войной, инициированной Израилем, - между войной без выбора и войной по выбору. В-четвертых, даже если предположить военную победу в войне, инициированной Израилем, демографические последствия могут сделать эту победу пирровой. Даже если Израиль захватит остальную часть Палестины вплоть до реки Иордан, массовый исход палестинцев вряд ли повторится. В свою очередь, Шаретт предпочитал нынешнюю границу со всеми ее проблемами аннексии Западного берега с его миллионным населением.

Возможности для широкомасштабных репрессий против Иордании сократились как благодаря сдерживающему влиянию Шаретта, так и потому, что Арабский легион разместил четыре батальона вдоль границы для предотвращения инцидентов. Однако руководство израильской армии не собиралось сидеть сложа руки. Они разработали более скрытую и коварную стратегию устрашения иорданцев. Они направили на Западный берег небольшие патрули, которые перехватывали вражеские подразделения и совершали убийства и диверсии. Чтобы уйти от ответственности, представитель ЦАХАЛа придумывал ложную версию развития событий, обычно утверждая, что провокация произошла на территории Израиля или что израильский патруль пересек границу по горячим следам, преследуя террористов. Даян признался Йону Кимче, дружелюбному британскому журналисту, который передал его слова Шаретту, что «отчеты ООН часто бывают более точными, чем наши».

Левон вступил в сговор с руководителями ЦАХАЛа, скрывая от Шарета эту тайную стратегию и предоставляя ему ложные отчеты о происшествиях, но сам Левон не был информирован обо всех действиях армии, которая номинально находилась под его министерским контролем. Шаретт требовал от Левона быстрых и точных отчетов обо всех операциях ЦАХАЛа и о каждом происшествии, но получал лишь обещания, которые Левон, очевидно, не собирался выполнять. Действительно, к началу июля Левон хвастался перед Генеральным штабом, что с тех пор, как он стал министром обороны год назад, было начато не менее сорока небольших военных операций. Это означало в среднем более трех операций в месяц. Левон также хвастался разнообразием операций: «акты грабежа, установка мин, разрушение домов, обстрел