Источник счастья. Misterium tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Полина Дашкова

Ночные мотыльки летели на лампу, глухо бились о стекло. Вкруге света их гигантские черные тени метались по потолку.

Однажды в гости приехал старый товарищ вождя, интеллигентныйбольшевик с маленькой внучкой. Ильич играл с пятилетней девочкой, рассматривалее куклу.

– Что же она у тебя босая?

– Нет ботиночек, – вздохнула девочка, – вот сейчас лето,тепло. А как придет осень, боюсь, простудится, заболеет.

– Ничего. Что-нибудь придумаем.

Вождь, присев на корточки, долго рылся в сундуке, где былисложены подарки от благодарных трудящихся. Там, среди вышитых полотенец ирубашек, вязаных ковриков, бисерных кисетов, кружевных салфеток, он отыскалискусно сшитые крошечные кожаные сапожки. Они оказались впору кукле. Девочкапрыгала, хлопала в ладоши, целовала вождя в бледные щеки. Дед ее прослезился вумилении.

В тот же день пришло известие от Чичерина. Германскоеправительство потребовало согласия Совета народных комиссаров на ввод в Москвувооруженного немецкого батальона для охраны посольства. Вождь не стал слушатьдо конца текст официальной ноты и приказал Чичерину ответить немцамкатегорическим отказом.

Вечер омрачился приступом головной боли. Ночь прошла безсна. Утром Ильич с семейством выехал в Кремль и опять принялся за свою работу.Диктовал резолюции, телеграммы, давал указания по телефону.

Цурюпе: «Я предлагаю заложников не взять, а назначить поименно!Нужен беспощадный военный поход на деревенскую буржуазию!»

Ведерникову: «Превосходный план массового движения спулеметами за хлебом!»

Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора!»

Раскалялись от звона телефонные аппараты, гудел и щелкалтелетайп, склонялись над столами стенографистки, часами длились заседания,носились курьеры, латышские самокатчики. По грязной мрачной Москве мимо забитыхпродовольственных магазинов и бесконечных голодных очередей летели сверкающиеавтомобили из бывшего царского автопарка.

Ливенскому исполкому: «Повесить зачинщиков из кулаков!»

Пайкесу: «Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никогоне спрашивая!»

Записки, которыми через Федора вождь обменивался в эти дни сБокием, были короткими и непонятными.

Бокий: «Переговоры идут успешно, спешить не стоит. Можнодобиться значительного увеличения суммы».

Ленин: «Прекратите переговоры! Вопрос будем решатькардинально! Немцы пойдут на Москву, освободят, используют против нас».

Бокий: «От Москвы до Урала далековато. Надо думать обудущем, о нашей международной репутации».

Ленин: «Плевать! Повизжат и затихнут. А мы от этой дряниизбавимся раз и навсегда, чтобы ни у кого уж не осталось глупых иллюзий.Хорошая встряска нужна не только нашим врагам, но и многим нашим товарищам».

Бокий: «Согласен. Однако настоятельно прошу еще разподумать, взвесить все „за“ и „против“, тут нельзя действовать сгоряча.Избавиться недолго, назад уж не вернешь. А деньги дают хорошие».

Ленин: «Дело не в деньгах, а принципе. Думать нечего.Решение принято».

Бокий: «Не считаю такое решение разумным и целесообразным,однако вижу, вы в нем непреклонны. Как в таком случае намереваетесь поступить ссемьей, с детьми?»

Эту последнюю записку вождь Агапкину не вернул, разорвал вмелкие клочья, бросил в пепельницу, сам чиркнул спичкой и ничего не ответилГлебу Ивановичу. Вызвал Свердлова и долго беседовал с ним наедине – о чем,неизвестно. Ночью была отправлена короткая телеграмма в Екатеринбург: «Поразакрывать вопрос».

Утром на очередном заседании Совнаркома обсуждался декрет обизъятии у населения швейных машинок и текстиля. Потом, в кабинете, вождьраспекал наркома Луначарского – почему до сих пор в Москве не снесены памятникицарям и их прислужникам, почему не воздвигнуты вместо них памятники великимборцам за дело мировой революции?

«В Екатеринбурге царская семья под арестом, – думал Федор, –еще недавно заявляли об открытом всенародном суде над бывшим царем. Кажется,Бокию удалось договориться, чтобы отпустили за выкуп кое-кого из великихкнязей. Но только не царя. Тут у вождя личные счеты и личная ненависть».

Ранним утром, пока вождь еще не поднялся с постели, Федорпроводил обычный осмотр. Ильич плохо спал, однако чувствовал себя вполнебодрым. Сердце стучало спокойно, все реакции в норме. Как всегда, проблемы сжелудком и кишечником. Из лекарств Ленин аккуратно и охотно принимал толькослабительное, и дозы приходилось увеличивать.

Живот твердый, слегка вздутый. Язык подернут сероватымналетом.

Осматривая широкую, сизо-розовую, с кислым запашком пасть,Федор заметил, что выпала пломба из нижнего коренного зуба.

– Владимир Ильич, вам нужно к дантисту.

– Зачем? Ничего не болит.

– Пломба выпала, лучше сразу поставить.

– Да? – Вождь нахмурился, исследовал кончиком языка каждыйсвой зуб. – Вот, есть дырка, я чувствую. Не будем откладывать, заделаем прямосегодня, а то разболится в самый неподходящий момент.

Ленин пребывал в благодушном настроении, позавтракал саппетитом, среди уймы дневных дел выкроил полтора часа на посещение дантиста.Вечером председательствовал на очередном заседании Совнаркома. ПрисутствовалиСемашко, Бонч, Троцкий, Рыков, Ногин, Склянский, Чичерин, Карахан.

После вялого обсуждения нескольких рутинных вопросов вождьпредоставил слово товарищу Свердлову. Яков Михайлович, как всегда романтическипечальный, аккуратно причесанный, надушенный, поправил пенсне, достал бумаги. Втишине зазвучал его сочный глубокий баритон:

– По постановлению Екатеринбургского областного Совета вночь с 16 на 17 июля, ввиду раскрытия ЧК большого белогвардейского заговора,имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи, расстрелян Николай Романов.Семья его эвакуирована в надежное место.

Свердлов не сказал больше ни слова. Ленин, выдержав недолгуюпаузу, оглядел зал и спросил:

– Есть вопросы к товарищу Свердлову?

Вопросов ни у кого не было. Перешли к проблеме организациигосударственной статистики, далее обсудили проект декрета о монополии на ткани.Заседание прошло в спокойном рабочем режиме.

* * *

Северное море, 2007

Когда в вену вошла игла, а ноздри почувствовалиомерзительное дыхание Фрица Радела, Соне показалось, что она умирает.Последнее, что она увидела, было лицо покойного папы. Папа смотрел на неесквозь влажное серое облако и повторял: «Не надо, Сонечка, пожалуйста, ненадо!» Она даже как будто спросила, что именно не надо, но он не ответил.