📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгФэнтезиЛеди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 136
Перейти на страницу:

Кошка соглашалась.

А док втирал в спину мазь, желтую, мерзко пахнущую, от которой кожа краснела и шелушилась. Мазь проедала путь внутрь Меррон, прогревая легкие. И с кашлем из них выходила зеленоватая слизь. А док не отставал: катал восковые свечи и собирал пилюли из многих ингредиентов. Меррон приходилось их заучивать. Она не хотела. Ей слишком плохо, чтобы учить, но док глянул строго и спросил:

— Ты же не собираешься сдаваться?

Не собирается.

Он оставлял книги. И Меррон читала, вслух, потому что иначе не способна была понять написанное. Она учила. Закрывала. Пересказывала. Открывала и читала вновь, цепляясь за остатки мечты.

Как ни странно, но становилось легче.

И средства дока, пусть и странные, помогали. Болезнь долго сопротивлялась, то отступая, дразня надеждой на полное излечение, то возвращаясь. А когда ушла вовсе, то выяснилось, что сил у Меррон еще меньше, чем было.

— Ничего, — сказал док. — Вернутся. Зато ты теперь точно знаешь, что чувствует больной пневмонией. Это полезно. Пневмония встречается куда чаще колотых и резаных ран, особенно в Краухольде. Хорошее место. Тихое. Правда, раньше я не особо ценил тишину.

Краухольд — маленький городишко на морском побережье. Несколько сотен домов. Путаные улочки. Рыночная площадь. Ратуша и дом городского главы, над которым поднимался желтый флаг с черным вороном и рыбой.

Рыбу здесь и ловили.

Выходили не на кораблях — на широких, неуклюжих с виду лодках, на которые ставили косой парус. Издали эти белые паруса гляделись акульими плавниками.

Окна Меррон открывались на море. И комната ее была уютна, как и сам домик, принадлежавший почтенной Летиции Барнс. К своим тридцати трем годам она успела выйти замуж, овдоветь, что было не удивительно, учитывая возраст многоуважаемого мэтра Барнса, с некоторой выгодой продать его булочную, и с тех пор вести уединенную замкнутую жизнь в пряничного вида домике.

Одиночество, от которого рукоделие уже не спасало, подвигло Летицию Барнс пойти навстречу просьбе старой знакомой, отрекомендовавшей дальнего родственника ее племянницы по материнской линии, как человека крайне порядочного и, главное, холостого и неустроенного, отягощенного заботой о болезненном племяннике. Бедный юноша, определенно сирота, нуждается не только в лечении, но и в ласке, которую способна дать лишь женщина. И не одному юноше. Тридцать три года — это еще не повод, чтобы позабыть о себе…

Неторопливая преисполненная чувства собственного достоинства Летиция представлялась Меррон этаким живым воплощением Краухольда. Здесь не принято было говорить о вещах неприятных, творившихся где-то вовне, но сама жизнь текла неторопливо, подчиняясь собственным глубинным ритмам.

Приливы.

Отливы.

Герань на широком подоконнике, пара желтых канареек в гостиной и непременный полуденный отдых, который Летиция полагала крайне необходимым для здоровья. Особенно такого слабого, как у Мартэйнна. И вообще юноше следует поберечь себя! Читает, читает, учится… и дядя не спешит останавливать, хотя должен бы понимать, что такое рвение до добра не доведет.

Куда спешить?

Мальчик молод, вся жизнь впереди… пусть сперва на ноги встанет.

Меррон и встала. Сама — в первый день лета, вцепившись в резное изголовье кровати, простояла почти минуту и только тогда позволила себе сесть. Через неделю она сумела сделать шаг. Еще через две — добралась до массивного стола. Дверь стала следующей целью… потом лестница. И гостиная, которая представлялась почти непреодолимым пространством. Хуже только путь наверх, в комнату. Но к середине лета Меррон действительно встала на ноги.

Тогда же появились кошмары.

Прежде она видела сны, но не такие яркие. В тех прежних не было места людям, смутно знакомым Меррон, а то и вовсе незнакомым, и смерти. Люди умирали долго, страшно. Меррон слышала их крики, видела кровь, вдыхала запахи дыма, раскаленного железа и паленой плоти. Вонь камней и человеческих внутренностей, которые на камни выпадали.

Иногда ей становилось страшно.

Иногда — нет. Словно она уже и не была собой.

А кем? Меррон не знала.

Хорошо, что сны приходили не каждую ночь, наутро Меррон ощущала себя… пустой. И разодранной. Но теперь она точно знала, что тот, потерянный кусок себя, остался во снах. Меррон хотела спросить дока, но постеснялась. Вдруг эти кошмары — признак сумасшествия?

Она читала, что некоторые люди умирают, а потом возвращаются, но уже не собой, а… кем? И не выйдет ли так, что вернувшаяся Меррон станет опасна? Вдруг ей захочется убить не только во сне?

И увлеченная этой мыслью, Меррон разглядывала вилки, столовые ножи, кочергу, щипцы для камина пытаясь уловить в себе те признаки безумия, которые заставят использовать эти мирные предметы для убийства. Не улавливала.

Постепенно смирилась, решив, что по сравнению со всем, что с ней случалось, сны — наименьшая неприятность. Меж тем выздоровление вновь изменило распорядок дня Меррон. Теперь она помогала доку, благо, в больных он недостатка не испытывал. Как любой иной небольшой и замкнутый в себе городишко, Краухольд жил слухами. И новость о докторе, прибывшем из самого Города, враз облетела жителей.

Что удивительно, Меррон, за время собственной болезни, заучившая симптомы иных, какие только встречались в книгах дока, оказалась беспомощна. Она слушала людей, но… слова оставались словами. Люди — людьми. А болезни существовали на страницах медицинских трактатов.

Это приводило ее в отчаяние.

И заставляло вновь учить. Слушать. Сопоставлять. Смотреть. Выискивать иные, скрытые признаки в оттенках кожи, в ее сухости или же излишней влажности, в опухлости языка либо же налете, мышечной вялости, в звуке дыхания, сердцебиения… в сотнях и сотнях примет.

А док добавлял работы.

Различать травы. И собирать. Цветы, листья, коренья… сушить. Растирать. Смешивать с маслом либо жиром. Скатывать пилюли, которые должны были быть одного размера… делать восковые свечи и настои. Док показывал, как правильно использовать тот или иной инструмент. Не только шить, но и резать, рассекая кожные покровы, мышцы, зажимая кровеносные сосуды, выбирая осколки костей или же складывая эти самые кости. Больше не было свиных туш, но были люди.

…переломы, разрывы, разрезы. Треснувшие ребра и страшные рваные раны, оставленные взбесившейся собакой. Первый мертвец, тот самый, порванный, которому док помог, а потом сказал, что лишь затем, чтобы научить Меррон.

— Водобоязнь заразна, Марти. И неизлечима. Такому человеку проще подарить милосердную смерть.

Умер укушенный ночью, и Меррон все-таки расплакалась, не от жалости к нему, а от внезапного понимания, что таких вот, которым она не сумеет помочь, будет много. Возможно, больше, чем тем, кому помочь сумеет. Но разве это причина, чтобы отступать?

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 136
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?