Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Дичал.

А как одичает вконец, так и поймают, тем более что и сам нарваться бы рад. Вечно рискует, главное, даже там, где по-тихому дело решить можно. Но везет же!

Юго просто диву давался, до чего ж везет!

Хотя и на собственную удачу было бы грех жаловаться.

В Замке не обратили внимания на появление темноглазого темноволосого малыша Лесли, который был так рад угодить Ее Светлости…

…угождать требовалось постоянно: раненое самолюбие женщины отчаянно боролось с гордостью и все чаще побеждало. Капризы. Придирки. Истерики, которые прекращались быстро, но все, кому случалось стать их свидетелем, чувствовали близость новой грозы.

— Вы улыбаетесь, леди? Что именно показалось вам смешным? — холодный тон и детская обида.

Кажется, что смеются над нею.

И над ней действительно смеются. Обсуждают. Жалеют. Злорадствуют. Вспоминают былые обиды и вновь пересказывают набившую оскомину шутку: Его Светлость предпочли тюремные апартаменты обществу дорогой супруги.

Это не пощечина — хуже.

Чего стоит красота, от которой прилюдно отворачиваются?

Да и что осталось от красоты? Беременность уродовала этих женщин, и наблюдений Юго хватило, чтобы понять, насколько это ненормально. Измененная генетика плода тянула из матери ресурсы. Ее Светлость похудели, и многие поговаривали, что до родов она не доживет.

…стоит обратить внимание на цвет глаз. Юго обращал — желтоватый отлив свидетельствовал о неладах с печенью.

…а отеки — верный признак нарушения работы почек.

…шелушащаяся кожа и волосы, которые поутру собирали с атласных подушек в огромном количестве. Носовые кровотечения. Растрескавшиеся губы. И кровящие десны. Неспособность жевать более-менее твердую пищу…

Пожалуй, лишь возможность наблюдать за этими изменениями и примиряла Юго с необходимостью развлекать женщину. Она была достаточно упряма и зла на весь мир, чтобы выжить.

А роды случились раньше срока.

И ребенок — Юго пробрался в комнату, благо кормилицы и няньки после ухода Кормака были слишком заняты выяснением старшинства, чтобы обращать внимание на любопытного мальчишку — выглядел обыкновенно. Младенец. Красный. Слабенький совсем. Кричать и то не способен. Лежит в кружевах и смотрит на Юго рыжими глазами.

Дохерти все же пришел взглянуть на сына. Юго едва успел нырнуть под кроватку, благо, кружевной полог до самого пола свисал. Он слышал шаги. И воцарившуюся вдруг тишину — няньки разом прекратили ссору. Тишина длилась недолго.

В какой-то момент Юго отчетливо понял: если ребенок подаст голос, то умрет.

Смолчал.

Умный младенец. В отличие от нянек.

— Не признал, — свистящий шепот был достаточно громким, чтобы слышали все, кто был в детской.

Признал или нет — какая разница? Главное, что не убил.

— Я за тобой присмотрю, — пообещал Юго и, просунув руку между прутьями кроватки, коснулся стиснутого кулачка.

Дети не виноваты в том, что взрослые никак не поделят мир. Но со взрослыми Юго как-нибудь разберется, хотя бы с теми, которые в списке.

Тан Неик боялся темноты, вероятно, этот страх был рожден престранной эпидемией, которая унесла жизни многих достойных людей. Но как бы там ни было, отныне в спальне тана всю ночь горели свечи.

И пара борзых — собак, в отличие от людей, не подкупишь — лежала у ног хозяина.

А он дремал, сунув руку под подушку.

Арбалет? Кинжал? Или сразу меч?

Люди так предсказуемы в своем страхе.

Юго двигался неторопливо, уверенно, и собаки, которым случалось уже встречать этого человека, сочли, что он вправе находиться в комнате. Если, конечно, не приблизится к дорогому хозяину.

Он не стал приближаться. Напротив, остановился у туалетного столика. Погладил парик, сделанный столь умело, что многие и не знали о его существовании. Коснулся шкатулки с драгоценностями… шпильки, кольца, браслеты… приоткрыл и понюхал флакон с туалетной водой.

Выбор пал на пудру.

Резная пудреница, родом из Саккарема, была украшена крупным изумрудом. Но содержимое ее равнялось по стоимости камню. Легчайший беловатый порошок ложился на кожу идеально ровным слоем. И скрывал что желтизну, что пигментные пятна.

Ее Светлость изводили саккаремскую пудру банками. А вот тан был бережлив. И все равно, заветного порошка осталось на самом дне. Юго добавил еще.

Щепотку.

Ее хватит.

Тан Неик умрет к полудню. Завтра как раз заседание Совета, и тан попытается примирить враждующие партии… смерть их окончательно разделит. Ну и развлечет.

Против всякой логики, Юго вернулся не к себе, а в детскую комнату. Там было пусто. Куда подевались няньки и кормилицы? Впрочем, одна была, улеглась на софу, сунула голову под подушку и спала. Храп ее заглушал слабый писк младенца.

Этак они ребенка уморят.

Дуры.

Прежде Юго не испытывал столь иррациональной злости.

— Вставай, — он ткнул кормилицу в толстый бок, позволяя лезвию проколоть кожу. — Заорешь — убью.

Сразу сообразила. И рот захлопнула.

— Я… я не буду вам мешать! Забирайте!

Она решила, что Юго пришел за младенцем. Неужели в ее голове не хватает мозгов, чтобы понять, чего стоило появление этого ребенка на свет? И во что обойдется им всем его смерть?

— Вставай, — повторил Юго. — Иди и покорми его.

Поднялась, к счастью, страх лишил ее способности думать и глупые мысли о том, чтобы позвать на помощь или самой справиться с Юго, в голову кормилицы не пришли.

Утиным развалистым шагом она подошла к кроватке, взяла младенца, приложила к груди… он ел жадно, словно опасаясь вновь быть брошенным.

— Наелся, — равнодушно отметила кормилица, возвращая ребенка на место. — Все равно не жилец. Хилый больно.

Юго и раньше предполагал, что у некоторых женщин мозги в молоко переходят. Он дал женщине быструю смерть, главным образом потому, что нашел еще одно дело.

— Это долг, — сказал он младенцу, вытряхивая его из мокрых пеленок. — Вырастешь — вернешь.

Кроватку Юго сдвинул поближе к камину. Он надеялся, что мертвая кормилица — то происшествие, которое заставит Кормака обратить внимание на детскую. Глядишь, порядка прибавится.

Не ошибся.

В поисках приключений главную роль, как правило, играет совсем не голова…

Из откровений бывалого путешественника.

Пришлый.

Определенно, пришлый и явился издалека. Выделяется среди рыбаков и одеждой, и говором, и какой-то неестественной уверенностью в собственной правоте. Хотя должен был бы слышать, что происходит с теми, кто нарушает закон.