За Русь святую! - Николай Андреев

Павловцы двинулись, вышли на улицу — и остановились…

Прямо у казарм застыли ряды «румынцев». Стволы пулеметов смотрели прямо на двери казарм, — то есть прямо в самую гущу солдатской толпы. Винтовки были взяты на изготовку. Некоторые солдаты даже прицеливались, выбирая мишени.

На переулке застыл бронеавтомобиль «Мерседес», этакий гоночный экипаж, облаченный в стальной саван. «Максим» торчал из пулеметной башни, готовый вот-вот разразиться очередью. Из двух небольших окошек, до того скрывавшихся за откидными люками, высунулись берданки.

— Стоять! Вернуться в казармы, иначе мы откроем огонь!

Керенский лихорадочно смотрел на происходящее, громко сглатывая. Он совершенно не ожидал, что за считаные минуты у казармы соберется сотни три или четыре солдат да еще с бронеавтомобилем. Но павловцев-то было больше! Они должны победить! Идея поможет им одержать победу! Свобода превыше всего! За свободу и демократию!

Александр Федорович хотел было начать очередную короткую речь в надежде образумить пришедший отряд и перевести его на сторону борцов за демократию, но… не судьба…

— Огонь, — раздалась команда откуда-то позади. Керенский похолодел: этот голос он узнал слишком хорошо. Кирилл Владимирович предал дело свободы… Как же… как же это…

В глазах лидера трудовиков все потемнело: тьма пришла вместе со звуком залпа…

Кирилл Владимирович закусил губу. Ему было по-настоящему больно видеть, как русские стреляют по русским, — и это в военную пору. Но он не знал, как действовать иначе. В октябре большевики сделают то же самое с офицерами и дворянами, а потом, в восемнадцатом и девятнадцатом, начнут уничтожать уже и мирных граждан, а не только «беляков». Кирилл все же взял на себя ответственность — ответственность стать палачом. Храбрости признаться в этом у него хватило, не то что у сотен других. Ведь исполняя даже приговор суда, партии или церкви, палач остается палачом…

Полуторатысячная толпа, поредевшая, напуганная, потерявшая осознание происходящего, отступала в казармы. Люди бросали оружие, многие падали на землю, закрывая голову руками, надеясь спастись от пуль, несущих смерть.

— Оружие — изъять. Приставить сотню человек, в казармы не входить, Охранять только входы-выходы. Всякие разговоры с павловцами прерывать. В случае попыток любой агитации — открывать огонь. Всех офицеров и унтеров из казарм. Выяснить, кто стал зачинщиком бунта. Найти — и расстрелять. За измену России. Остальные — в грузовики, отъезжаем к Думе. Один бронеавтомобиль «Мерседес» должен остаться здесь. Для прикрытия. И помните: от ваших действий зависит судьба страны и войны.

Короткие, рубленые фразы в духе «Науки побеждать» — вот как выглядела «речь» Великого князя.

Кирилл Владимирович нахмурил брови и помассировал виски — но только когда оказался внутри второго бронеавтомобиля, «Армстронга-Уитворта-Фиата». Сизов с усмешкой смотрел, когда садился, на зенитную установку броневика. «Будет теперь не залп „Авроры“, а очередь зенитки — мельчает-с история, мельчает-с…»

Еще хуже пришлось Волынскому полку: среди ночи казармы были оцеплены броневиками и частями Особого полка, здесь же оказался и батальон Гвардейского флотского экипажа.

Несколько горячих волынцев все-таки набрались храбрости и пальнули из окон, на что им ответили очередью из «максимов». Тут же стало тихо. Не хватало разве что мертвых с косами…

Кирилл Владимирович прошел внутрь казарм во главе с двумя взводами матросов из Экипажа. Повсюду — запасники, поддавшиеся замешательству. Под окном валялось два трупа, под ними уже растеклась лужа крови. Как раз те горячие головы, что решили палить по «румынцам» и солдатам Экипажа.

Однако тела валялись не только у окна: на полу и у стен лежали офицеры, избитые или раненые — сложно разобраться.

— Кто это сделал? — Кирилл кивнул в сторону избитых офицеров. — Я спрашиваю, кто? Какой мерзавец решил поднять руку на командира? Какой мерзавец, не выдержав вида буйствующей толпы и строгости приказа, поднял руку на офицера?

Волынцы молчали. В казармы заходило все больше и больше оказавшихся в распоряжении Кирилла солдат.

— Трусы, — в сердцах бросил Сизов. — Исполнять приказ — это не для вас, а убивать своих командиров — точно по вам! Вы не люди, вы просто трусливое отребье, недостойное носить солдатскую форму!

Кирилл начал входить в раж. Видя людей, боявшихся посылки на фронт, но не испугавшихся убить своих же офицеров, поднять мятеж, он чувствовал, как вскипала ненависть.

— Пока вы тут играете в революцию, ваши же соотечественники на фронтах гибнут. Трусы! — Фраза, брошенная в толпу волынцев, вернулась… револьверной пулей!

Кирилла откинуло назад: он растянулся на полу, раскинув руки в сторону, закрыв глаза. На мундире Великого князя отчетливо виднелась дыра, проделанная пулей. Моряки из Экипажа, увидев павшего командира, уже вскинули винтовки, готовясь дать залп. Послышался мат: волынцы услышали все, что о них думают.

Выстрелы… Матросы Экипажа палили по волынцам, мстя за контр-адмирала. Люди падали, запрокидывая головы, заваливаясь назад, хрипя или крича, матерясь или безмолвствуя. Русские убивали русских…

— Отставить, — выкрикнул Кирилл. — Черт побери, отставить! Прекратить!

Еще несколько выстрелов — и стало тихо.

Люди вокруг таращили глаза на восставшего из мертвых Кирилла. Великий князь, морщась, поднялся на ноги. Опустил свой взгляд вниз, на китель, в котором темнело два «пятнышка» — дыры от пуль. Оказывается, выстрелов было два, но их звуки слились в один… Кирилл же, судя по всему, даже испугом не отделался. А вот другим… другим так не повезло…

Двадцать или тридцать трупов, не меньше. Еще вдвое больше — раненых. Кирилл нервно сглотнул, зажмурил глаза: он не хотел, всеми силами противился картине, полной алых красок. Уже слишком много крови стоила эта революция. Но Сизов все же решил продолжать, он взял на себя ответственность, он поднял свой крест, который с каждым вздохом становился все тяжелее и тяжелее…

Кирилл потрогал двумя пальцами одну из дыр в мундире: пуля застряла в панцире Черепанова, который загодя надел Сизов. Металлическая пластина спасла ему жизнь. Но если бы он мог своею жизнью заплатить за чужие смерти, спасти сотни тех, кто уже погиб и кому только предстояло погибнуть в жерле революции, — Кирилл сделал бы это незамедлительно. Но ничего не дается так просто…

— Видите, до чего довели вас глупость и проклятые агитаторы с провокаторами? Вы убивали людей на демонстрациях, теперь убивают вас. Запомните эту сцену. И когда кто-либо когда-либо в вашей жизни станет призывать вас вскинуть дула ружей ради блага революции, ради какого-то идеала — вспомните эту ночь. Может быть, это воспоминание направит вас по правильному пути.

Кирилл сжал кулаки и, демонстративно повернувшись к замершей в онемении и оцепенении солдатской массе, направился прочь из казарм, на ходу приказав:

— Здесь — делать то же самое, что и у павловцев. Никого не впускать и не выпускать. Не уходить отсюда. Только по моему личному приказу. Поняли? Личному!