За Русь святую! - Николай Андреев

Кирилл опустил взгляд на грудь Скоробогатова. Анна, Владислав, Георгий… На мундире полковника расположилась целая «семья» наград. Сразу было видно, что Николай Степанович в окопах не отсиживался…

— Без чинов, Николай Степанович. Благодарю, вы сами не знаете, насколько приход вашего полка поможет Родине!

Скоробогатов явно не умел скрывать своих чувств.

Он вытянулся по стойке «смирно», широко улыбнулся, но в глазах полковника заплескалось волнение, готовое вот-вот выйти из берегов.

— Ваши солдаты и офицеры готовы сегодня же утром пресечь попытку восстания? Даже среди запасных батальонов гарнизона? — Кирилл решил быть честным с полковником. Тот, как и его люди, заслуживал знания будущих событий хотя бы в крохотных рамках.

— Они будут готовы хоть к бою в полном окружении, но — как только закончится выгрузка. Кирилл Владимирович, где расположат моих солдат? Надеюсь, слухи о том, что здесь начинается голод, не соответствуют действительности? — Скоробогатов проявлял в первую очередь заботу о своих подчиненных. Кирилл надеялся, что полковник сможет пережить бурю в столице: такие люди ему были очень нужны в будущем.

— Вы займете Адмиралтейство, а насчет ужина не волнуйтесь, всех накормят. Проблемы, конечно, с продовольствием есть, но по сравнению с Берлином, где люди умирают от голода, — это так, шутка. Николай Степанович, у вашей части есть оркестр?

— Да, Кирилл Владимирович. — Скоробогатов оказался в замешательстве. — Однако…

— Боюсь, вашей части придется начать борьбу уже сейчас. У вокзала ждут грузовики и бронеавтомобиль. Прикажите солдатам в них грузиться с развернутыми знаменами, под пение гимна. Справятся?

— Так точно, Ваше Высочество! — Скоробогатов на время позабыл о просьбе Кирилла, более похожей на приказ, чины не упоминать.

А через считаные минуты по улицам, приводя в замешательство прохожих, городовых, казаков и жителей окрестных домов, ехала колонна грузовиков. В воздухе разливалась мелодия гимна, а солдаты пели, вбирая в себя все другие звуки, заглушая рев моторов…

Кирилл улыбался. Вот-вот на Царскосельский вокзал должны были прибыть части Экипажа. Комендант Села дал разрешение на отъезд нескольких батальонов в столицу для подавления беспорядков. Александра Федоровна находилась даже в приподнятом настроении, узнав, что верные трону люди отправляются подавлять мятеж.

А потом Кирилл загрустил: он знал, что должен позволить крови пролиться, чтобы не оставить шансов Думе, правительству и царю бездействовать… Но как же Сизову не хотелось руками русских солдат давить русский же народ…

А «румынцы» пели и пели, и звуки гимна будили что-то давным-давно позабытое, нечто родное, теплое, дорогое в людских сердцах…

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный,

Боже, Царя храни!

Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли, дай на земли!

Гордых смирителю,

Слабых хранителю,

Всех утешителю —

Все ниспошли!

Перводержавную

Русь Православную,

Боже, Царя храни, Царя храни!

Царство ей стройное,

Все ж недостойное

Прочь отжени!

О провидение,

Благословение

Нам ниспошли, нам ниспошли!

К благу стремление,

Счастье, смирение,

В скорби терпение

Дай на земли![10]

«Генерал-лейтенанту Хабалову повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией».

Этот приказ, сильно запоздавший, зачитывали по всем казармам солдатам, офицерам и унтерам. Разбуженные люди, уставшие от трехдневных оцеплений, морально подавленные тем, что участвовали в расстреле мирных людей, надломленные, слушали. И понимали: «Завтра снова то же самое. Только хуже».

Почти в то же время князь Голицын, премьер Кабинета, достал из стола припрятанный загодя, «на крайний случай», указ царя о роспуске Думы. Проставил дату. И решил, что сделал все, что от него требуется.

А в казармах Павловского и Волынского полка было очень даже не спокойно. Солдаты, как раз и стрелявшие по толпам людей, «принимали гостей».

— Что же вы, товарищи, по своим же соотечественникам стреляли? И это в войну? Нехорошо!

— Братцы, да чего же вы, а? Да вы же простых трудяг перебили, у них же семьи без кормильцев!

— Стыдно, господа солдаты, стыдно…

Но более всего наэлектризовало солдат появление Керенского. После многочисленных раздумий он решил лично выступить перед «чудесной толпой, готовой развесить уши». Александр Федорович чувствовал, что настал его звездный час. Именно он будет записан в анналах истории как человек, лично поведший войска к победе свободы и демократии в России! Он уже видел свои лики, отчеканенные на медалях и монетах «Честному вождю свободного народа» или что-то в этом роде. Да, именно в золоте!

Керенский сам сможет все решить! А если он будет медлить, то — конец! Царь выиграет войну, этой же весной его авторитет вырастет слишком сильно, и шансов на изменение режима еще долго не представится.

Сама история, казалось, предоставила Керенскому такой шанс: в казармы при особой сноровке мог пройти кто угодно с улицы, «укорить и направить» на путь истинный солдатушек.

— Товарищи, вас заставили стрелять по своим же братьям! По простым рабочим и студентам! Кто-то из ваших родственников мог оказаться среди трупов, оставшихся лежать на мостовых! Но нужно искупить этот грех! Его можно искупить, я знаю, как! Нужно навсегда избавиться от того охвостья, зубоскалов и трепачей, что сейчас сидят в министерствах! Надо избавиться, сбросить с себя ярмо царизма! Нужно сражаться за демократию! За народ и волю! Ура! Бей прихвостней царя! Даешь революцию! Даешь свободу!

Керенский повалился со стула, на который поднялся для произнесения речи, упал прямо на руки своим друзьям: обморок. Это произвело сильное впечатление на солдатскую и унтер-офицерскую массу. Да и офицеров задело за живое. Многие просто устали, надеялись на мир и отдых. А если придется хоть за чертом пойти в ад ради этого — так и хорошо!

— Братцы, а ну-ка, вместе, разом, двинем! Доколе?!! — возопил какой-то солдат из угла. Его призыв подхватили и остальные.

И двинулись. Тех, кто пытался остановить толпу или хотя бы остаться в казармах, били или оттесняли в стороны. Керенский решил пойти вместе с толпой. Он пришел более или менее в себя и желал с этой же минуты повести за собой народ. За революцию, к победе! Во главе истинных сынов России! Бей охвостье царское! Крови!