Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения - Мариано Сигман

Количество состояний – это тоже характеристика сознания. При потере сознания, во время глубокого сна или под анестезией, мозг переходит в упрощенный режим с двумя-тремя состояниями. Когда сознание включается, количество состояний увеличивается, а под воздействием псилоцибина оно еще больше возрастает. Это может объяснить, почему многие люди, употребляющие ЛСД и психоделические грибы, полагают, что находятся в состоянии расширенного сознания.

Многие также упоминают, что при употреблении ЛСД наблюдается эффект палинопсии, когда реальность воспринимается как ряд неподвижных образов, которые оставляют за собой след. В случае с психоделическими грибами двери восприятия не только открываются, но и разваливаются на части. Занавес поднимается, и становится видно, что реальность, которую мы воспринимаем как непрерывный континуум, представляет собой лишь последовательность образов. Фрейд предполагал, что Ω-нейроны обладают этим свойством, которое позволяет им одновременно изменяться и проявлять постоянство, как это происходит с сознанием.

При нормальном восприятии реальность кажется непрерывной, а не дискретной. Но это иллюзия. Как упоминалось раньше, дискретный характер обычного восприятия мы можем уловить, наблюдая за автогонками, где часто кажется, будто колеса автомобиля вращаются назад. Объяснение этого феномена хорошо известно в мире кино и телевидения; оно связано с частотой кадров при съемке. Представьте, что колесо делает полный оборот за 17 миллисекунд, а камера снимает один кадр каждые 16 миллисекунд. Между двумя кадрами колесо почти завершает оборот, поэтому на каждом следующем кадре кажется, что оно немного поворачивается назад. Куда интереснее обстоятельство, что эта иллюзия порождена не свойствами телеэкрана, а нашим мозгом. Как и при съемке фильма, мы создаем отдельные кадры, которые впоследствии используем для создания иллюзии реальности. Восприятие всегда фрагментировано, но лишь под воздействием наркотика, такого как псилоцибин, эта фрагментация становится очевидной. Мы как будто видим реальность с обратной стороны, за пределами Матрицы.

В наше время, с помощью инструментов, которые позволяют проникать в мысли человека и исследовать активность его мозга, появилась возможность заглянуть в сны, в разум новорожденных младенцев и воображение пациентов, которые находятся в вегетативном состоянии. Но эта технология бесполезна для изучения одного из самых загадочных аспектов человеческого мышления – сознания наших предков. Мы точно знаем, что их мозг был почти идентичен нашему, но в доисторическую эпоху не существовало книг, радио, телевидения или городов. Жизнь была гораздо короче и вращалась вокруг охоты и вопросов выживания. Отличалось ли сознание наших предков от сознания людей, живущих в современном обществе? Этот вопрос можно сформулировать по-другому: возникает ли сознание самопроизвольно в ходе развития мозга, или формируется в определенной культурной нише?

На этот счет есть множество разных мнений и догадок; в сущности, это старый философский вопрос. Когда я впервые задумался о нем, то полагал, что он даже не подлежит научному обсуждению. Но потом стало ясно, что если мы научились по нескольким кирпичам реконструировать вид древнегреческих городов, то культурные труды можно считать археологической летописью, окаменелостями человеческого мышления.

В поисках ответа на этот вопрос Джулиан Джейнс провел нечто вроде психологического анализа ряда самых древних книг в человеческой культуре и выдвинул одну из наиболее полемических и обсуждаемых теорий в когнитивной нейронауке: всего лишь 3000 лет назад мир представлял собой пристанище шизофреников. Сознание в его нынешнем понимании, когда человек воспринимает себя как независимую личность, возникло вместе с культурой, и по меркам человеческой истории это произошло совсем недавно.

Распространение первых книжных свитков между 800 и 200 г. до н. э. совпало с радикальными преобразованиями в трех великих мировых цивилизациях: китайской, индийской и западной. В эту эпоху зародились религии и философские учения, которые стали столпами современной культуры. Изучая два основополагающих текста западной цивилизации – Библию и эпос Гомера, Джейнс выступил с утверждением, что человеческое сознание в эту эпоху тоже претерпело великую трансформацию.

Его аргумент основан на поведении первых людей, описанных в этих книгах. Они принадлежали к разным традициям и жили в разных частях света, но слышали голоса, якобы исходившие от богов и муз, и повиновались их приказам. В наши дни это называется галлюцинациями.

Со временем они начали понимать, что сами являются творцами и хозяевами внутренних голосов. Вместе с этим они обрели способность к самоанализу – умение думать о собственных мыслях.

Канадский философ Маршалл Маклюэн считал, что эта перемена была следствием появления письменных текстов, так как они позволяли закреплять мысли на бумаге вместо того, чтобы доверять их более непостоянной памяти. Те, кто сейчас размышляет, каким образом Интернет, планшеты, смартфоны и возрастающий поток информации могут изменить наш образ мыслей, должны помнить, что информационная эпоха – это не первая материальная революция, радикально изменившая наше самовыражение, общение и, почти неизбежно, наше мышление.

Для Джейнса человеческое сознание до Гомера существовало в настоящем и не понимало, что каждый из нас становится создателем внутренних голосов. Это то, что мы называем первичным сознанием, которое сейчас характерно для шизофрении или сновидений (кроме осознанных). Благодаря распространению текстов сознание приобрело свою нынешнюю форму. Мы чувствуем, что отвечаем за свои мысленные создания, которые в своей сложности переплетаются с нашими знаниями о прошлом и догадками или надеждами на будущее. И у нас есть способность к самонаблюдению: мы можем размышлять над нашими мыслями.

Когда я впервые узнал о теории Джейнса, она показалась мне весьма эффектной из-за возможности навести порядок в истории мышления и смелого предположения о том, что в разные исторические эпохи сознание было совершенно разным. Но здесь имелась очевидная проблема. Теория была основана лишь на нескольких конкретных примерах и напоминала попытку нарисовать созвездия на ночном небосводе.

Вместе с моим многолетним научным партнером Гильермо Сеччи и двумя компьютерными специалистами, Карлосом Диуком и Диего Слезаком, мы решили оценить эту гипотезу количественным и объективным способом. Проблема стала ясна почти сразу. Платон не мог внезапно проснуться и написать: «Привет, я Платон, и с сегодняшнего дня я обладаю сознанием, вполне способным к интроспекции». Нам предстояло обнаружить возникновение понятия, о котором в то время никто не говорил. Слово «интроспекция» не упоминалось ни в одной из книг, которые мы анализировали.

Одним из способов решения этой проблемы было конструирование пространства слов. Это очень сложное пространство, в котором слова организованы таким образом, что близость двух слов указывает на близость связи между ними. В этом пространстве слова «кошка» и «собака» должны были находиться очень близко друг от друга, а слова «грейпфрут» и «логарифм» – далеко.