Мученик - Рори Клементс

— Меня все же мучает вопрос, откуда у тебя эти побои…

— Богом клянусь, нет. Нет! Все было так, как я вам и рассказывал. Меня просто ограбили и избили на улице. И я не знаю кто.

— Значит, я неправ, если думаю, что это Топклифф выбил из тебя информацию, как он это обычно проделывает со всеми, когда хочет узнать то, что ему нужно?

Слайд отрицательно покачал головой.

— А как, по-твоему, он узнал?

Гарри Слайд сел. Казалось, ему нехорошо, но Шекспир знал, как Слайд умеет претворяться. Уолсингем как-то сказал, что если когда-нибудь Слайд оставит работу агента, то ему стоит наняться в актеры к господину Бербеджу[46]в «Театр», так талантливо он мог исполнять свою роль.

— Господин Шекспир, Топклифф мог узнать об этом от кого угодно, — сказал Слайд. — От надзирателя, тюремщиков, посетителей, заключенных, которые свободно приходят и уходят из тюрьмы. «Маршалси» — не Тауэр, эта тюрьма — словно решето.

Шекспир сел рядом. Он не верил ни единому его слову, но Слайд был ему нужен.

— Хорошо. Оставим все как есть. Принимаю твои доводы. Но позволь мне сказать, что если ты начнешь водить дружбу с Топклиффом, ты наживешь врагов в моем лице и в лице господина секретаря, который ценит верность прежде всех добродетелей. А теперь расскажи мне, что знаешь о Когге с Кау-лейн.

На лиловом от синяков лице Слайда образовалась вымученная улыбка.

— Джилберт Когг! Самый жирный и жадный прохвост в Лондоне и большой весельчак.

— Мертвый весельчак. Убит. Заколот через глаза каким-то тонким лезвием.

Слайд даже бровью не повел.

— Вот беда-то. Хотя меня это не удивляет. Когг постоянно якшался с подозрительными типами. И больше всего на свете обожал драгоценности. Даже больше, чем мясо, выпивку или женщин. Его страстью были золото и редкие драгоценные камни, ради драгоценностей он был готов на все.

— Например, продать пистолет наемному испанскому убийце?

Взгляды Слайда и Шекспира встретились.

— Так вот в чем дело. А причем тут Пигготт?

— Он был посредником. Тот, кто нанял Когга, чтобы тот нашел для него пистолет, и послал сообщение убийце через Пигготта о том, что все готово. Теперь на свободе разгуливает убийца с неизвестным оружием, о котором мы можем только догадываться. Чтобы остановить убийцу, вооруженного пистолетом с колесцовым замком, нам придется постоянно держать Дрейка в каюте и никого к нему не пускать, пока он не уйдет в море. Только вряд ли это возможно. А после смерти Когга у нас нет ни одного свидетеля, который смог бы опознать его.

— А как насчет иезуита Саутвелла?

Шекспир рассмеялся.

— Саутвелл — убийца? Все, что мы о нем знаем, указывает на то, что это не так. Скажи, Гарри, если Когг был так богат, то где же его золото? Я тщательно обыскал его дом. Топклифф тоже. Никаких признаков того, что в доме вообще было что-то ценное.

— Когг был богат. Может, Топклифф нашел драгоценности и забрал себе? Или Когг хранит свои сокровища где-нибудь в другом месте. Его публичный дом к великому неудовольствию членов городского управления расположился рядом с постоялым двором «Бель-Саваж». Городские власти сочли, что бордель расположен слишком близко к заведению, хотя многие из них не прочь воспользоваться услугами девочек.

— Сводишь меня как-нибудь в это место. Просвещения ради. Иногда мне кажется, что моя жизнь излишне целомудренна. А пока отправляйся туда один и поспрашивай. Обитательницы заведения должны что-то знать. Но сначала поговорим с господином Глибом и посмотрим, удастся ли ему отвертеться от позорного столба. После допроса с пристрастием и дыбы он заговорит по-другому. Где вы его нашли?

— На Флит-лейн. Пытался разобрать и увезти свой пресс. Очевидно, ваши друзья из Стейшнерз-Холл опоздали.

Глиб сидел в приемной, угрюмо повесив голову. Пальцами связанных рук, словно расческой, он пытался начесать свою густую вьющуюся шевелюру на лоб, чтобы прикрыть выжженную букву «Л». Когда Шекспир и Слайд вошли, он поднял голову и протянул связанные руки.

— Господин Шекспир, прошу вас, развяжите меня. Я не убегу.

Шекспир кивнул, и констебль ослабил веревку. Джон позвонил в небольшой колокольчик, и в комнату вошла Джейн.

— Принесите эля, пожалуйста. — Шекспир принялся медленно вышагивать по комнате. В ожидании Глиб следил за ним взглядом. Наконец Шекспир заговорил:

— Что ж, Глиб, похоже, дни твоей испорченной репутации сочтены. Одного лишь обвинения в незаконном печатании и сопротивлении при аресте, помимо твоих прошлых «заслуг», хватит, чтобы лишить тебя руки, ушей и отправить на каторжные работы лет на десять.

— Господин Шекспир…

— Тебе есть что сообщить мне прежде, чем я отправлю тебя в «Ньюгейт» и передам в руки закона?

— Что я могу вам рассказать, господин Шекспир? Я лишь пересказал слухи, подслушанные в тавернах и пивнушках.

Джейн принесла эль. Она наполнила кружки Шекспиру, Слайду и констеблю, но не решилась налить Глибу, пока Шекспир не кивнул.

— Нет, Глиб, это не все. Ты разговаривал с человеком, который знал об убийстве леди Бланш Говард. Уверен, срок в Ньюгейтской тюрьме и мысли о своем вероятном будущем прояснят твой разум. У меня нет времени слушать твои оправдания.

Глиб скуксился, словно съел незрелую мушмулу.

— Господин Шекспир, — возразил он, — я не сделал ничего дурного. Я лишь воспользовался своими правами как свободный англичанин. Мы ведь не рабы. Или вы забыли о Великой хартии?

— Это не имеет никакого отношения к работорговле. Ты, так же как и я, прекрасно знаешь, что для любых печатных работ нужна лицензия. Ты печатал без лицензии и должен заплатить штраф. Если бы ты работал на нас, то мы закрыли бы глаза на твои дела, но убита кузина королевы, и мы должны выяснить, кто в этом виноват. Раз уж ты попался, Глиб, тебе не выпутаться. Никакой апелляции. Уверен, ты понимаешь, о чем я.

Глиб пожал своими покатыми плечами.

— Мне нечего больше сказать. Делайте, что хотите.

На мгновение Шекспир растерялся. Он ожидал, что Глиб сломается и все расскажет. Человек, который знает, как пахнет его обожженная плоть и какую боль причиняет подобное истязание, уж точно не захочет снова попасть в тюрьму и подвергнуться пыткам.

— Констебль, отвезите его в «Ньюгейт». Пусть его прикуют к полу и дают только баланду и воду. И никому не рассказывай, где он.

Промозглым утром, когда едва забрезжил рассвет, «Елизавета Бонавентура», королевский корабль водоизмещением шестьсот тонн с тридцатью четырьмя орудиями и экипажем из двухсот пятидесяти человек, дождавшись отлива, отошла от причала в Грейвсенде и подняла паруса. Порывистый бриз смело натянул корабельные снасти и растревожил серые воды Темзы.