Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - Мэри Рено

Он ответил:

– Да.

– Подумай, Эгей, пятьдесят лет над тобой тяготело проклятие Элевсина, и теперь ты ощутил его гнет. Правильный ли выбор ты сделал?

– Я выбрал богов.

Медея набрала воздуху в грудь, чтобы что-то сказать, но он громко крикнул:

– Уведите ее!

Стражи обступили жрицу. Но она повернулась к тому, кто более прочих опасался ее, и плюнула ему на руку; копье со стуком упало на пол, смертельно побледнев, воин схватился за кисть. Остальные зашевелились, намереваясь схватить Медею, но и опасаясь ее. И она закричала:

– Эгей, ты всегда был скуп! И как же ты намеревался расплатиться с нами? Чтобы избавиться от проклятия, хотел отдать жизнь какого-нибудь попутного странника, и все? Получить золото в обмен на коровью лепешку? Ты на это надеялся?

Отец против воли поглядел в мою сторону, словно бы она заставила его это сделать. Теперь я понял, какие слова он не хотел слышать, когда крикнул: «Уведите ее!» Я ощутил холод в животе – потрясение, в котором не было удивления. Я увидел мысленным взором жемчужно-белую птицу, распевающую на рассвете, крашеные стены и подумал: сколько же раз мы делили с ней ложе, после того как она задумала погубить меня?

Рука отца шевельнулась, чтобы отдать приказ, и я проговорил:

– Подожди.

Наступила полная тишина, лишь слышно было, как стучат зубы воина, выронившего из руки копье.

– Медея, – спросил я, – а царица Элевсина тоже знала, чей я сын?

Я заметил, как ее глаза впились в мое лицо, пытаясь прочитать по нему, какой ответ мне нужен. Но за последний час я успел повзрослеть и потому держал свои мысли при себе. Она отвечала со злобой:

– Сперва она хотела просто поставить тебя на место, как бешеного пса. Но когда брата ее постигла неудача, она прислала мне что-то из твоих вещей, и я заглянула в чашу с чернилами.

Отец пояснил мне:

– Твоя жена прислала мне предупреждение, что, дескать, ты поклялся добиться власти над Афинами. Я просто не хотел рассказывать тебе обо всем раньше времени. Ты молод и, возможно, еще любишь ее.

Задумавшись, я молчал. Отец продолжал:

– Она очистила бы меня от вины деда, сделав сыноубийцей. Ты служишь поистине благородной повелительнице.

Я успел окончить свою думу и поднял глаза.

– Забудем об этом, господин. Это развязывает мне руки, и путь теперь прям передо мной.

Медея вихрем обернулась ко мне. Раскосые глаза сузились и блеснули, рот сжался в ниточку и словно бы сделался шире; я невольно отступил назад, действительно ощутив в ней власть.

– О да! – вскричала она. – Твой путь ныне прям, эллин. Следуй, вор, той длинной тенью, которую отбрасываешь перед собой. Твой отец скоро это узнает. Отобрав у тебя тот кубок, он на десять лет оборвал нить собственной жизни.

Позади нее застыли стражи: отвисшие челюсти, напряженные глаза. Отец, побледнев, тем не менее не забывал поглядывать, как она воспринимает случившееся. Но смотрела она на меня – чуть покачиваясь, как змея, завораживающая взглядом свою жертву. Стражники сбились вместе, и я остался один.

– Слушай, Тесей, – негромко проговорила она, присвистывая, словно язык ее и впрямь был раздвоен. – Тесей Афинский. Ты пересечешь воду, чтобы плясать в крови. Ты будешь царем обреченных. Ты пройдешь лабиринтом в огне, ты пройдешь им во мраке. Три быка ожидают тебя, сын Эгея: земной бык, человекобык и морской бык.

Похолодев до глубины души, я ощущал прикосновение ее злой воли и призраков, скрывающих собственные лица. Мне еще никто не желал зла. Неожиданно стало холодно и темно, как бывает, когда змей поглощает солнце. Стражи попятились еще дальше, и отец шагнул вперед, став между мною и ею.

– Хочешь ли ты себе тихой смерти, ведьма? Если хочешь – молчи; ты уже довольно наговорила.

– Не поднимай на меня руку, Эгей, – холодно сказала она, и ведьмина сила ее словно бы росла из тайн их ложа, а не так, как бывает обычно – из ногтей или волос. – Неужели ты думаешь, что вместе со своим ублюдком сумеешь обмануть дочерей Ночи? Он выплатит твой долг, и даже с лихвой. Ты спас сына одной ночи, явившегося к тебе незнакомцем. Но сам он убьет плод своей самой нежной любви, сына своего сердца.

Я был тогда молод. И дети мои росли там и тут, я еще не думал о сыне своего дома, о том, каким хочу его видеть. И все же, подобно мужу, ночью стоящему на краю обрыва и ощущающему под ногами неведомые глубины, я почувствовал прикосновение еще не пришедшего горя – его нельзя осознать, пока оно не явится, а потом не следует вспоминать.

Я стоял потерявшись. Стражи бормотали, отец рукой ограждал меня от зла. Жрица точно рассчитала момент. Петляя как заяц, она проскользнула мимо всех и выбежала на балкон. Сперва я услыхал ее торопливую поступь и шелест широких юбок и только потом – шум непоспевающей стражи.

Я потянулся к мечу, вспомнил, где оставил его, и подхватил. Снаружи пробежал встревоженный шумом часовой, столкнувшийся в двери с выбегающими воинами.

– Куда она побежала?

Он указал, и я выбежал на балкон. С моря задувал ветер. Холодный влажный туман прикоснулся к моему лицу, лег на плиты пола. Луна казалась клубком шерсти. Я вспомнил: говорили, что она умеет вызывать ветер.

Наверху было пусто. Я вбежал в дверь и споткнулся о постель, в которой спал какой-то страж. Под его причитания я поднялся, отыскал меч и увидел узкий дверной проем, прикрытый занавеской, она как раз шевельнулась. Позади оказалась освещенная факелом узкая лестница. Я бросился было вниз и тут за поворотом стены увидел тень женщины, поднявшей руку.

Без сомнения, это была колдунья, налагавшая на меня чары. Да, так и было. Руки мои вдруг похолодели и покрылись холодным потом. Сила разом оставила мои колени, я ощутил, как они дрогнули. Сердце заметалось в груди, дыхание участилось; я едва не задохнулся. Мурашки поползли по моей плоти, волосы зашевелились, вставая дыбом. Но ноги буквально приросли к полу, не желая нести меня вперед.

Заклинание приковало меня к месту, нутро мое выворачивала дурнота. Тень шевельнулась и исчезла со стены, ослабив связывающие меня чары, которые тут же отступили от меня. Я хотел было сбежать по лестнице, но мешали крутые ступени. Они привели меня в коридор, в свой черед закончившийся во дворе. Его заполнял темный и липкий туман, скрывающий любое движение.

Я повернул назад и услышал шум у себя над головой. Старик, о которого я споткнулся, поднял на ноги весь дворец своими воплями, он кричал, что из царских покоев только что выбежал огромный воин с обнаженным мечом в руке. Поднялся настоящий переполох. Навстречу валила толпа знатных мужей, скрывавших свою наготу щитами. Они закололи бы меня, если бы не своевременное появление отца. Только что зажженные факелы чадили в густом тумане; старики кашляли, визжали женщины, плакали дети, мужи обменивались известиями через весь двор. Наконец отыскали глашатая, утихомирившего смятение звуками рога. Отец вывел меня на балкон – не для того, чтобы сказать им, кто я такой, а просто чтобы меня случайно не убили. Он успокоил всеобщие страхи и обещал завтра объявить добрые вести; потом сообщил, что Медея сотворила мерзость перед лицом богов и людей и, пока ее не поймают, ворота останутся закрытыми.