В огонь и в воду - Амедей Ашар

Кровь бросилась в лицо Бриктайлю; он уже хотел было броситься через разделявший их стол и схватить врага за горло, но сдержался невероятным усилием воли и ответил:

— А! Так ты волчонок из Тестеры, тот самый, что оставил следы своих зубов у меня на руке?.. Посмотрите, господа!

Он отвернул рукав и показал белый рубец на волосатой руке; потом с тем же страшным хладнокровием, обмакнув пальцы в стакан, из которого только что пил, он бросил две или три капли вина в лицо Гуго де Монтестрюку.

— О! Умоляю вас! — вскричал Лудеак, бросаясь к Гуго, чтобы удержать его.

Шиври вмешался в свою очередь.

— Вы друг мне, любезный граф, — сказал он Гуго, — поэтому я имею право спросить вас, до каких пор вы намерены оставлять эти капли вина на своих щеках?

— Пока не убью этого человека!

— А когда же вы его убьете?

— Сейчас же, если он не боится ночной темноты.

— Пойдем! — ответил Бриктайль.

— Ты, Лудеак, будешь секундантом у капитана, — сказал Цезарь, — а я у Монтестрюка.

Все вместе вышли на улицу; Шиври пропустил вперед Бриктайля и сам пошел перед Гуго, Лудеак был последним. Спускаясь по узкой лестнице на нижний этаж трактира, Лудеак нагнулся к уху Монтестрюка и шепнул:

— Ведь я же вас предупреждал… Надо было промолчать!..

Скоро пришли к лампаде, горевшей перед образом Богоматери, рядом с кладбищем Невинных Младенцев. Местность была совершенно пустынная.

— Вот, кажется, хорошее место, — сказал Гуго, топнув ногой по мостовой, где она казалась суше и ровнее, — а тут, кстати, и кладбище, куда отнесут того из нас, кто будет убит.

Он обнажил шпагу; его примеру последовал и Бриктайль со словами:

— Поручите же вашу душу Богу!..

— Ну! Тебе, бедный Бриктайль, об этом заботиться нечего: твою душу давно уже ждет дьявол!

Бриктайль вспыхнул и стал в позицию. Началась дуэль; оба бойца первое время только щупали друг друга. Гуго вспомнил полученные когда-то удары, Бриктайль — тот прямой удар, которым молодой граф отпарировал все его хитрости.

Рука Гуго, хотя и казалась слабей, не уступала в твердости руке противника. Удивленный Бриктайль провел ладонью по лбу и уже начал немного горячиться, но еще сдерживал себя. Вдруг он пригнулся, съежился и вытянул вперед руку.

— А! Неаполитанская штука! — сказал Гуго, улыбаясь.

Бриктайль прикусил губу и, не находя нигде открытого местечка, куда можно было бы кольнуть острием, вдруг вскочил, выпрямился во весь свой огромный рост, зачастил ударами со всех сторон разом, как волк, кружащийся вокруг сторожевой собаки.

— А! Теперь испанская! — заметил Гуго, и та же улыбка мелькнула у него на губах.

— Черт возьми! Да это мастер! — проворчал Лудеак, переглянувшись с Цезарем.

Бриктайль быстро остановился, весь сжался, укоротил руку и прижал локоть.

— А! Фламандская!.. Целый смотр! — сказал Гуго.

Вдруг он, не отступая ни на волос, перекинул шпагу из правой руки в левую; Бриктайль побледнел. Он напал теперь основательно, но шпага Гуго оцарапала его.

— Гром и молния! — вскричал он.

Его удары посыпались один за другим, более стремительные, но зато менее точные.

— Манера школьников на этот раз! — сказал Гуго.

— Как только он потеряет хладнокровие — он пропал, — прошептал Лудеак, наблюдавший за Бриктайлем.

Вдруг Гуго выпрямился, как стальная пружина.

— Вспомни прямой удар! — сказал он.

И острие его шпаги вонзилось прямо в грудь Бриктайлю. Рейтар постоял еще с минуту, опустив руку, с выражением ужаса и удивления на лице, потом вдруг тяжело упал. Кровь хлынула у него изо рта и брызнула на мостовую; но, сделав над собой последнее усилие, он поднял голову и сказал:

— Если уцелею, то берегись!

Голова его упала с глухим стуком на землю, и он вытянулся и больше не шевелился.

— Убит! — сказал Шиври, склонившись над ним.

Лудеак опустился на колени возле тела и положил руку на сердце раненого, а ухо поднес к его губам.

— Нет! Еще как будто бы дышит… Я не могу оставить христианскую душу умирать без помощи.

Вдвоем с Цезарем они прислонили великана к столбу, подняв ему голову, чтобы он не захлебнулся лившейся из горла кровью. Лудеак, обращаясь к Цезарю, сказал:

— Побудь с ним пока, а я побегу к знакомому хирургу…

Когда пришел хирург с носилками для раненого, Гуго поспешил уйти. Патруль или просто городовой из объездных мог застать его с окровавленной шпагой в ножнах над телом умирающего человека. Лудеак смотрел, как граф де Монтестрюк уходит, закутавшись в плащ, между тем как хирург осматривал раненого.

— Не так-то, видно, легко нам будет отделаться от этого малого, — сказал он Цезарю. — Уж если капитан ничего не мог сделать, то кто же с ним сладит?

— Я.

— Со шпагой в руке?

— Нет, человека можно погубить и не убивая… У меня не одно средство. Пока могу тебе сказать только вот что: если когда-нибудь граф де Монтестрюк женится на Орфизе де Монлюсон, то это будет значить, что Цезаря де Шиври нет уже в живых.

Между тем хирург перевязывал рану несчастного, невольно любуясь крепким сложением капитана.

— Да, — говорил он себе под нос, — рана ужасная — весь клинок прошел через легкое!.. Прости Господи! Чуть не насквозь хватил! Но такой силач еще может отойти… знавал я и не такие еще раны, да и те залечивались…

Взглянув на Лудеака, доктор спросил:

— Куда вы понесете его? В больницу? Это все равно, что гроб ему готовить! Есть ли у него квартира, где можно было бы присматривать за ним, не теряя напрасно времени и трудов?

— А вы ручаетесь за выздоровление?

— Воля Господня, но если ни в чем не будет недостатка, то да, может быть…

— Раз так, то берите его и несите ко мне, — сказал Цезарь носильщикам. — Мой дом и мои люди к его услугам, а если он выздоровеет, то вы получите сто пистолей.

— Это, значит, ваш друг? — спросил хирург.

— Больше, чем друг — человек полезный.

— А как починим его, то он еще нам послужит, — прибавил шепотом Лудеак.

Как это узнали? Какими путями? Монтестрюк не мог этого понять, но на другой же день человек пять уже рассказывали ему о его дуэли на углу кладбища Невинных Младенцев. Весть разнеслась повсюду. Гуго не скрывал правды, но на поздравления с победой отвечал очень просто:

— Полно! Это искатель приключений, считавший меня своим должником, а я показал ему, что я, напротив, его кредитор. Ну мы и свели с ним счеты, вот и все.