Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон

и поселилась в Одессе. Фамилию «Гнедин» он взял будучи уже взрослым.

В мемуарах Гнедина я раньше мало обращал внимания на первую часть: «Дело о наследстве Парвуса». Теперь прочитал ее внимательно. И нашел, что́ искал. Гнедин, оказывается, встречался с Марией Шиллингер.

Парвус скончался от сердечного приступа 12 декабря 1924-го. Было ему пятьдесят семь лет. Слух о его несметных богатствах не оправдался. Но все же он оставил пароходство, издательство, научный институт и научную библиотеку, виллу под Берлином, участок земли в Швейцарии и, разумеется, автомобиль.

Сразу же выяснилось, что детей, от разных женщин, у него было немало. Но наследниками признали лишь его стенографистку, которая добилась оформления брака с ним, уже когда он был близок к уходу в лучший мир, а также ее шестилетнюю дочь и сына от первого брака – Гнедина. Гнедин получил три восьмых наследства и отдал Советскому государству.

Письма Парвуса проплыли с Марией Шиллингер полмира, чтобы оказаться на юге «Черного материка». Теперь они проделали со мной обратный путь, перелетев из Кейптауна на родину того, кто их писал.

Винфред Шарлау и Збигнев Земан горько жаловались на скудость документальных свидетельств:

«После смерти Гельфанда его сын вместе со своими друзьями устроил в его шваненвердерском доме настоящий обыск. Они искали политические документы, но не нашли ничего. Вполне вероятно, что перед смертью Гельфанд уничтожил все документы. Лишь после последней войны в Берлине было найдено небольшое собрание его деловых бумаг. Значительное число документов должно было также находиться в Копенгагене, но у молодого английского ученого, работавшего недавно в архивах датской столицы, сложилось впечатление, что и здесь была проведена целенаправленная операция по их уничтожению. Эти факты несомненно свидетельствуют о том, что Гельфанд стремился сохранить в тайне все обстоятельства своей жизни и своевременно “замести следы”».

Перед смертью, считали эти авторы: «Ему оставалось сделать еще две вещи. Во-первых, жениться на своей секретарше – молоденькой баварской девушке, которая впоследствии предпочитала не вспоминать об этом кратком эпизоде в своей жизни. И, во-вторых, позаботиться об уничтожении своих частных бумаг – похоже, что их пепел был развеян по шваненвердерскому саду».

Письма, найденные в Кейптауне, при такой общей скудости документов, могут помочь понять этого человека, те бурные страсти, которые кипели в нем самом и вокруг него. Он писал о своих разъездах, о людях, с которыми встречался.

Ряд писем относится к особенно интересному периоду: 1916 и 1917 годам. Но работа над ними требует больших усилий. Они носят очень личный характер, и упоминания событий общественно-политического характера даются вскользь. Очень лаконично. «Любимой Марии» не надо было объяснять. Но теперь, почти через сто лет, разобраться трудно.

По словам Гнедина, он все же нашел тогда, сразу после смерти отца, какие-то документы, привез в Москву и сдал в Институт Ленина.

А сколько разведок следило за Парвусом во всех странах, где он бывал! В Германии. В России – и до и после революции… Где-то ведь все это таится. И документы о той роли, которую сыграли (или не сыграли?) деньги кайзеровской Германии в российских событиях 1917-го?

В изданной в Петербурге книге «Вокруг Сталина» появилось и такое свидетельство: «Псевдоним “Молотов” в начале ХХ века (т. е. раньше, чем В.М. Скрябин) имел известный деятель международного социал-демократического движения, сотрудник газет “Искра” и “Заря” А.Л. Парвус».

Моя кейптаунская находка стала известна и в Америке. В русской эмигрантской газете о ней говорилось, но под заголовком «Злой гений Ленина»[114].

Карьера Черчилля началась тут

Хотел я писать о русских добровольцах – тех, кто помогал бурам в Англо-бурской войне. Но решил не повторяться: о русских добровольцах мы с Ириной Филатовой уже давно издали книгу, она вышла и в Южной Африке.

И вдруг подумал: а кто был на английской стороне той войны? Оказалось – даже знаменитые, всемирно известные.

Конан Дойл обратился в призывную комиссию, просил зачислить его в кавалерийскую часть. Но ему отказали: из-за здоровья и возраста. Тогда он стал военным корреспондентом.

Киплингу его здоровье не могло позволить воевать. Но он помогал молодым англичанам участвовать в войне. Формировал роту добровольцев, открыл на свои деньги тир, где они учились стрелять. Собирал деньги для Фонда солдатских семей. А сам стал редактором выходящей в Южной Африке военной газеты «Друг».

Молодой Черчилль тоже решил быть военным корреспондентом. Поведение на этой войне определило его дальнейшую судьбу.

На Англо-бурскую войну он отправился, как только она началась. По пути в Кейптаун встретил Джона Аткинса, военного корреспондента газеты «Гардиен». Двадцатипятилетнего Черчилля Аткинс описал так: «До тех пор мне никогда еще не доводилось встречать такого человека. Сразу видно, что он честолюбив, к тому же эгоцентричен, однако наделен способностью сообщать свой пыл окружающим и вызывать у них симпатию».

По прибытии в Кейптаун Черчилль отправился в Натал – юго-восточную часть Африки. Через несколько дней, 15 ноября 1899 года, бронепоезд, на котором ехал Черчилль, попал в засаду, устроенную бурами. Черчилль очень активно старался спасти бронепоезд, но безуспешно. Оказался в плену у буров. Хотя говорил им, что он корреспондент, они сочли его участником военных действий и отправили в Преторию, в здание школы, переоборудованное в тюрьму для пленных английских офицеров.

Мечтой Черчилля стал побег из плена. Наконец 15 декабря ему это удалось.

Но каково ему было? Все вокруг – буры, ни с кем не поговоришь: он не знал их языка. И для них он был врагом, представителем воюющей с ними Англии.

По всей округе были развешаны официальные объявления, что за Черчилля, живого или мертвого, власти Трансвааля дадут награду.

Что делать? Переночевал, скрывшись в какой-то шахте. Вскоре ему повезло: встретил живущего под Преторией англичанина. Тот помог Черчиллю скрыться в шахте неподалеку от железной дороги. Потом Черчилль смог влезть в поезд, который шел в Мозамбик, и спрятался между мешками с какими-то товарами.

В Мозамбике встретили его как героя. Немедленно сообщили в Лондон: и эту весть приняли с восторгом. На фоне тогдашних поражений английских войск поступок Черчилля предстал особенно важным.

Если бы Черчилль тогда же поехал в Англию, его ждали бы фанфары. Но он вернулся на фронт Англо-бурской войны – и это дало ему еще бо́льшую славу.

Уже с 1905 года молодой Черчилль неизменно входил в правительство Великобритании.

Южноафриканское событие в судьбе Черчилля – не секрет. И он сам написал об этом немало. Но когда мне рассказывали в Кейптауне и Претории, слушать было интересно. Как же различен даже сейчас подход англичан и буров! У англичан – с восхищением. У буров-африканеров – сдержанность