Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

объяснить, что вы там устроили у Свиных ворот, из-за чего вас пришлось заковывать и доставлять сюда.

— Искал того, кого вы приняли за меня, — мрачно проворчал Фауст. — Ну, то есть, не вы, а ваши изумительно зоркие свидетели.

— И как, нашли?

— Почти. Если бы не эти кретины, обязательно бы нашёл! А теперь след потерян безвозвратно. Такую тонкую подготовку псу под хвост!

— С чего вы так уверены, что нашли бы? — с любопытством спросил рыцарь.

— С того, пан командор, — Фауст умудрился даже это официальное обращение произнести с нескрываемым сарказмом, — что Свиные ворота были, вообще-то, последним пунктом моих исследований. Начал я у своего дома, потом побывал у рыбного лотка, где «мне», как вы недавно уверяли, хотелось купить сома. А уже потом отправился к воротам.

— То есть сейчас в Новом месте лежат два зарезанных чёрных петуха, их кровью нарисованы два…

— Пентакля.

— Пентакля. И всё это утром увидят пражане, когда отправятся по своим делам?

— Я собирался за собой прибрать, — небрежно пояснил Фауст, но было понятно, что мысль об уборке лишь только что пришла ему в голову.

— И что вы выяснили? — спросил командор.

Чернокнижник хотел было в очередной раз презрительно фыркнуть и гордо промолчать, но что-то во взгляде Брунцвика подсказало Фаусту, что время для таких жестов совсем не подходящее. Скривившись, мистик через плечо посмотрел сперва на Максима, потом на ротмистра и, вздохнув, заговорил своим деловым тоном:

— Признаться, увидь я такое на улице, не поверил бы своим глазам. Действительно, похож. Точная копия. Доппельгангер.

— Этого ещё не хватало, — закатил глаза рыцарь. — Кому и на что понадобилось создавать вашего доппельгангера?

— Вот если бы не ваши дуболомы, я бы уже сегодня это знал! — яростно вскрикнул Фауст.

— Тише! — прошипел командор. — Солдаты спят!

— Если бы мне дали закончить, я бы прочертил линии, от тех точек, где видели моего двойника, к тому, кто этого двойника направлял. А так у меня на руках всего лишь два указателя, с погрешностью до пары прутов.

— И разброс возможных мест?..

— От вашей кордегардии до Пороховых ворот. И от Йозефова до Святого Мартина.

— Понятно. То есть ничего.

— Именно! Потому что вместо того, чтобы дать спокойно закончить работу, вежливо подойти, спросить и уточнить, кто и чем тут занимается, ваши…

— Ещё одно оскорбление, пан Фауст, и я всё-таки упеку вас на десять суток.

— … ваши стражники наваливаются скопом из темноты, орут и лупцуют почём зря. Пришлось несколько умерить их пыл. Заметьте, я обошёлся без членовредительства!

— Обязательно это учту, — кивнул Брунцвик. — У вас всё?

— А что вам ещё нужно?

— Мне нужно, чтоб вы отправились к себе, взяли щётку, ведро с водой, мыло, и убрали свои изыскания до того, как город начнёт просыпаться А чтобы вы не заблудились или, хуже того, не подверглись опасности снова быть принятым за подозрительное лицо — с вами пойдут вот эти господа. Пан ротмистр, будьте любезны, проследите. Резанов вам поможет.

— Слушаюсь, пан командор, — щёлкнул каблуками Бочак и указал чернокнижнику на дверь. — После вас, сударь.

Когда они удалились уже на пару кварталов от кордегардии, Максим всё-таки решился задать мучавшие его вопросы.

— Пан Фауст, — начал он, — а почему нельзя повторить поиск? У вас больше нет чёрных петухов?

— Нет, — недовольно буркнул чернокнижник. — И даже если бы были — след уже пропал. Это всё равно, как если бы вы подожгли дорожку пороха. Она вспыхивает — и остаётся только гарь. Гарь сдует ветер — и не останется уже ничего.

— Вы кого-то подозреваете?

— У меня много завистников, сударь, — заносчиво заметил чернокнижник. — А по-соседству с вами целое их гнездо!

— Вы про Клементинум?

— Я ничего не говорил и никого не называл, — тут же возразил Фауст. — Я лишь обозначил те кварталы, на которые грубо указали предварительные результаты моих изысканий.

— Понятно, — задумчиво отозвался Макс.

Остаток пути они проделали в молчании. У Новоместской ратуши им встретился патруль ночной вахты из здешней кордегардии — пан Бочак перебросился парой слов со знакомым капралом, и троица двинулась дальше. Оказалось, что патруль уже видел кровавый пентакль возле рыбного лотка, но, доложив в кордегардию, получил ответ, что злоумышленник схвачен.

— Нам подождать вас снаружи? — любезно осведомился ротмистр, когда они подошли к дому чернокнижника.

— Сделайте одолжение, — саркастически отозвался тот. — Я не собираюсь возиться с водой и щёткой. Четверть часа — и у меня будет средство, которое в два счета без следа удалит всю грязь. Вам ещё придется объяснять пражанам, почему это вдруг несколько булыжников на мостовой засверкали от чистоты!

Довольно похихикивая, Фауст скрылся в доме. Пан Бочак прислонился к дверному косяку:

— Сама вежливость, — усмехнулся он. — Ну-с, сударь, не поделитесь, почему вдруг вас так заинтересовали разыскания пана чернокнижника? Вам-то что за дело до его доппельгангера?

— Не столько до него, сколько до того или тех, кто пустил доппельгангера. Ведь такое действие требует усилий, верно?

— Разумеется. Как и любое другое.

— Значит, кто-то посчитал вполне стоящим затрат времени, сил, ресурсов, или чего бы там ни было, на то, чтобы двойник пана Фауста прогулялся от его дома до Свиных ворот и все поверили, что пан Фауст уехал из города. И ведь почти получилось. Не будь у пана командора свидетельства молочницы, да не будь наш чернокнижник таким противником сомов…

— Кстати, а что там с сомами?

— Он не может есть их мясо — начинает чесаться, пухнуть и задыхаться от этой рыбы. А доппельгангер спросил у рыбной торговки сома.

— Любопытно, — потёр подбородок пан Бочак. — Сом — рыба не дешёвая, как раз в духе пана Фауста взять его. Кто-то знал о том, что он скорее выберет товар подороже, но не знал о таких тонкостях.

— Создаётся впечатление, что чернокнижника просто пытались изобразить виновным в появлении ламии. Живёт он ближе всех к кладбищу Святого Креста, держится наособицу, характер тяжёлый. Сдаётся мне, если бы не мелкие просчеты, сидел бы сейчас пан Фауст в казематах, да ходил на допросы. А под пытками чего только арестант не покажет.

— Ну, не стоит так уж, пан Резанов, — нахмурился ротмистр.