Письмо Софьи - Александра Девиль

Теперь приезжим ничего не оставалось, как поскорее дойти до дома и уберечь хотя бы вторую пару лошадей, чтобы успеть покинуть Москву до прихода оккупантов.

Однако дома их ждал новый неприятный сюрприз: лошадей в конюшне не было, зато там лежал связанный Терентий со следами побоев на лице. Едва кучера развязали и дали ему воды, как он, слегка оживившись, рассказал, что за лошадьми пришли двое дюжих конокрадов, одного из которых он и раньше примечал возле дома и даже запомнил, что этого детину зовут Фомка Храп.

Услышав об этом, Игнат тут же объявил, что знает, где, возле какого кабака находится логовище этого самого Фомки Храпа, и даже вызвался пойти туда вместе с Терентием, чтобы договориться с барышником и выкупить у него лошадей за определенную плату, если, конечно, тот еще не успел их кому-нибудь сбыть. Софья и Эжени в первую минуту растерялись и не нашли что возразить, когда Игнат увел Терентия со двора. Но потом месье Лан, который поначалу не все понял, попросил женщин разъяснить, в чем дело, а разобравшись, заявил, что договариваться с барышником бесполезно, он затребует неимоверную цену, надо его припугнуть оружием, – благо у Франсуа было два пистолета. Софья решительно направилась вслед за месье Ланом, да и Эжени не захотела оставаться в доме одна, и через минуту вся троица поспешно неслась по улице, в конце которой еще маячили, удаляясь, фигуры Игната и Терентия. Софья окликнула кучера, но он не успел оглянуться, как Игнат схватил его под руку и силком утянул за угол дома. И тут девушка вдруг сообразила, что конокрад, умыкнувший лошадей возле кладбища, чем-то напоминает того вора, который несколько дней назад прямо на улице стащил у нее кошелек. Она приостановилась и хлопнула себя по лбу:

– Ох, я дура доверчивая!.. Да ведь этот выжига Игнат снова нас обвел вокруг пальца! Притворился этаким доброхотом, а сам-то и подстроил кражу наших лошадей! Потому и разделил их на пары, чтобы мы кучера не взяли с собой на кладбище! Игнат с ворами заодно, в этом нет сомнения!

Теперь вся надежда была на быстроту, пистолеты месье Лана и, может быть, неожиданную помощь каких-нибудь еще оставшихся в Москве офицеров или полицейских. Впрочем, последнее казалось маловероятным: улицы после вечернего и ночного отхода войск, а вместе с ними и жителей, выглядели пустынными и пугающими: дома с заколоченными окнами, мусор и клочья афишек на мостовых, подозрительные серые фигуры в подворотнях. Какой-то купец ругался с солдатами, грабившими его лавку, а солдаты отвечали, что лучше они попользуются купеческим товаром, нежели он достанется французам, которые вот-вот займут Москву.

Наугад преследуя Игната, Софья и ее спутники свернули с Маросейки в Ипатьевский переулок, затем на Варварку – и скоро поняли, что след ловкого мошенника безнадежно потерян.

– Бедный Терешка… эти воры его там прибьют, – пробормотала Софья, тяжело дыша. – Что будем делать дальше?…

Франсуа критически оглядел женщин:

– Прежде всего, дамы, вам следовало бы повязать головы платками и вообще одеться как-нибудь по-крестьянски. Иначе местное мужичье заподозрит в вас француженок, и тогда уж, боюсь, мои пистолеты нам не помогут…

– Но похоже, месье Лан, что скоро в Москву войдут войска вашего кумира, – вздохнула Софья. – И тогда, наоборот, нам с Эжени лучше притворяться француженками. Впрочем, она и так почти француженка, а я…

– Но вы же отлично говорите по-французски, Софи, и мы с Эжени назовем вас своей дочерью. А Наполеон для меня уже не кумир, и я боюсь в нем окончательно разочароваться… – Франсуа вдруг насторожился и прислушался.

Софья понимала, что самым разумным сейчас было бы вернуться домой, но шум со стороны Красной площади и Кремлевской набережной пробудил и в ней, и в месье неодолимое любопытство, и они кинулись в направлении Москвы-реки; испуганной Эжени ничего не оставалось, как плестись следом за ними.

Еще издали они увидели движение войск, но, если Софья и Эжени не могли понять, какие это войска, то месье Лан сразу же узнал французские мундиры. Это был авангард наполеоновской армии, входивший в Москву.

Прижавшись к купе деревьев, росших на холме, месье Лан и его спутницы наблюдали сверху за безостановочным военным потоком.

Пехота и артиллерия тянулись по мосту, конница шла через реку вброд и затем, разделяясь на несколько малых отрядов, занимала караулы по берегу и по улицам. Впереди авангарда скакал необычный всадник, напоминавший скорее театрального актера в героической роли, нежели измотанного и запыленного в походе воина. Это был высокий статный красавец с черными локонами до плеч, в роскошном бархатном мундире, сплошь расшитом золотом, в большой шляпе с султаном из белых страусовых перьев. Его конь был украшен под стать всаднику: богатый чепрак до земли, лазоревый мундштук,[11] вызолоченные стремена.

– Что это за райская птица? – невольно вырвалось у Софьи.

– Несомненно, это Мюрат, король Неаполитанский! – догадался Франсуа. – Я слышал, что он любит покрасоваться. Но он славится и храбростью. Смотрите, даже русские казаки любуются его удальством!

Действительно, вокруг Мюрата и чуть впереди него следовал казачий разъезд и, кажется, казаки действительно выражали необыкновенному полководцу свое почтение, а тот благосклонно принимал их восторги, позволяя казачьему отряду беспрепятственно удалиться из Москвы.

– Ясное дело: победитель входит в город и милостиво кивает восхищенным туземцам, – с горечью усмехнулась Софья.

– Но, похоже, Мюрат не собирается задерживаться в Москве, – заметил Франсуа, когда полководец поскакал на восток вдоль Москвы-реки в сопровождении нескольких эскадронов. – Занял Кремль и теперь уходит? Куда же? Преследовать русскую армию? А казачий арьергард так и будет маячить перед ним?

– Довольно уже тебе любоваться своими красавцами, пора домой, – дернула мужа за рукав Эжени. – Сейчас самое лучшее – укрыться и выждать, что будет дальше. Пойдем, пока нас никто не заметил.

К дому все трое шли торопливым шагом, хотя Франсуа поминутно оглядывался, словно надеялся увидеть вслед за французским авангардом самого Наполеона.

Вернувшись на Покровку, они обнаружили, что за время их отсутствия кто-то успел побывать в доме, унести серебряные подсвечники и дорогую посуду. Это могли быть и оказавшиеся столь ненадежными слуги Павла, и какие-нибудь мародеры, наводнившие город в предвоенное время.

– Пока придется все запирать и ночью, и днем, да и вообще вести себя настороженно, – сказал Франсуа. – А потом, надеюсь, наполеоновские офицеры наведут в городе порядок, будет назначен комендант, появится полиция…

– Ты что же, собираешься оставаться в Москве? – перебила его Эжени. – По-моему, нам надо думать, как отсюда поскорее сбежать.

– Сбежать не получится; я думаю, город окружен, – развел руками месье Лан. – А что плохого, если мы здесь останемся? Французы же не будут трогать мирных жителей – тем более своих соотечественников. А мы представимся одной семьей: отец, мать и дочь. Я сегодня же пойду на разведку и постараюсь узнать, какая в городе обстановка. Не бойтесь за меня, кто тронет старого французского лекаря?