Письмо Софьи - Александра Девиль

Несмотря на протесты жены и Софьи, Франсуа вскоре вышел на улицу, предварительно удостоверившись, что в подвалах и чуланах дома никто не прячется и женщинам ничто не угрожает. Впрочем, на всякий случай он оставил Софье один из своих пистолетов.

Вернулся месье Лан уже под вечер, до крайности измученный беготней по городу и переполненный тревожными впечатлениями. Из разговоров с французскими офицерами он узнал, что Наполеон ждал на Поклонной горе, а затем у Дорогомиловской заставы депутацию из Москвы с ключами от города, но так никого и не дождался. И, когда его адъютанты узнали, что и российская армия, и жители выехали из Москвы, это повергло французов в крайнее уныние. Говорили, что сам император был взбешен, и генералы стояли вокруг него навытяжку, боясь пошевелиться. Затем он отправил к Кремлю авангард во главе с Мюратом, назначил обер-комендантом генерала Антуана Дюронеля, а сам, оставшись на ночь в Дорогомиловской слободе, решил въехать в Москву лишь завтра утром. Таким образом, месье Лан, надеявшийся еще сегодня узреть воочию того, кем недавно так восхищался, не смог дождаться этой минуты, но твердо решил на следующий день повторить свою вылазку в город и все-таки увидеть императора.

Софья, конечно, тоже захотела пойти вместе с Франсуа, но этому чуть ли не со слезами воспротивилась Эжени, да и сам месье Лан твердил, что, пока в городе не установится определенный порядок, девушке на улицах появляться опасно.

Франсуа ушел из дому чуть свет, поспешая к Арбату, по которому должен был следовать Наполеон со свитой. Софья посоветовала ему наблюдать за торжественным въездом из окна той самой арбатской аптеки, в которую она когда-то ездила покупать лекарства для тетушки. Владелец аптеки был француз и, кажется, не собирался покидать Москву.

После ухода месье Лана Эжени не находила себе места, опасливо оглядывала все закутки дома и двора, вздрагивала при каждом подозрительном звуке и почти все время держала за руку Софью, словно боялась, что та уйдет, оставив ее одну.

– Что теперь с нами будет?… Куда мы уйдем?… Где найдем пристанище?… – повторяла она, утирая слезы. – Ох, не в добрую минуту бедная Домна Гавриловна затеяла эту поездку… Как-то теперь будет в Старых Липах без хозяйки?…

– Не бойся за Старые Липы, – успокаивала ее Софья. – Тетушка все свое имение завещала Павлу, а он вас с Франсуа не обидит, будете по-прежнему жить в поместье почти как хозяева. Если, конечно, Павел не погибнет и не проиграет имение в карты. Ну а если, не дай Бог, с ним какое несчастье, тогда Людмила все к рукам приберет… а в ее добродушии я не уверена. Хотя зачем заранее об этом толковать? Сейчас главное, чтобы война поскорее закончилась и люди перестали гибнуть. А после как-то уж понемногу все устроится. А мне еще надо выполнить обещание, данное тетушке, и повидаться с Ольгой Гавриловной. Только бы успеть, пока она жива! Я поеду в Вильно при первой возможности.

Поддерживая Евгению, Софья старалась выглядеть уверенной и рассудительной, но не смогла удержаться от испуганного возгласа, когда страшный звук взрыва вдруг потряс окрестности.

– Что это?! – вскричала Эжени, схватившись за голову.

– Наверное, где-то пороховой магазин взорвался… – Софья подошла к окну и увидела со стороны Яузы огненное зарево и клубы дыма. – Похоже, начался пожар…

– Взрывы!.. Пожар!.. А если Франсуа пострадает?… – Эжени металась по комнате и едва не рвала на себе волосы.

Софья почти насильно заставила ее выпить успокоительных капель и принялась уговаривать как маленькую. И вдруг Эжени в какой-то момент устыдилась собственной слабости, взяла себя в руки и уже окрепшим голосом произнесла:

– Прости меня, Соня, что я в такую панику ударилась. Не ты меня, а я тебя должна успокаивать, как старшая. Да что ж я, в самом деле, расхныкалась, словно кисейная барышня! Я ведь кем только в жизни ни побывала – и сиротой в глухом селе, и портнихой в модной лавке, и экономкой в барском имении! Я же и с французскими гувернерами могу говорить, и с русскими мужиками – со всеми на их языке! Я и французской модисткой могу быть, и простой русской бабой! Чего мне бояться? Меня все примут за свою! Даю тебе слово, Софи, что с этой минуты я буду крепко держаться на ногах и не хныкать.

– Вот и молодец! – радуясь ее мужеству, воскликнула Софья. – Мы выберемся отсюда, мы обязательно спасемся! И с твоим мужем все будет хорошо.

Но, как ни успокаивали обе женщины друг друга, а им пришлось пережить два страшных часа, пока они дожидались месье Лана. В какой-то момент Софья вдруг вспомнила свою позавчерашнюю встречу с Призвановым и чуть слышно пробормотала:

– Недаром он советовал мне поскорее уезжать отсюда…

– Что?… Кто советовал? – вскинулась Эжени.

– Неважно… – Софья прильнула к окну. – Смотри, сюда кто-то идет… да это же месье Лан!

– Слава Богу! – Эжени кинулась навстречу мужу.

Франсуа пришел запыленный, усталый и принес с собой запах гари.

– Да, в Китай-городе начались пожары, взорвался пороховой погреб, – подтвердил он худшие опасения женщин. – Боюсь, как бы огонь не перекинулся на другие улицы, где много деревянных домов. Говорят, Наполеон уже приказал тушить пожары и ловить поджигателей.

– Ну а самого Наполеона вы видели? – нетерпеливо спросила Софья.

– Видел и думаю, ты его тоже увидишь, Софи. Ведь он здесь задержится не на один день.

– И каким он вам показался? – продолжала интересоваться девушка. – Где вы его видели? Смогли ли к нему приблизиться?

– Видел я его из окна той самой аптеки, о которой ты говорила. Император ехал на своей маленькой арабской лошади по Арбату, который был совершенно пуст. Когда он приблизился к аптеке, то посмотрел вверх, на нас с аптекарем, глазевших из окна, и взгляд его мне показался довольно злобным. Еще бы, ведь до сих пор ни один завоеванный город не встречал его так неприветливо, как Москва! Лицо императора выглядело не таким красивым, как изображают на портретах, но все же вид у него был внушительный, даже грозный, несмотря на его невысокий рост. На нем был серый сюртук и простая треугольная шляпа, без всяких знаков отличия. Зато окружавшая его свита маршалов, гвардейцев и чиновников поражала яркостью и богатством мундиров и разноцветием орденских лент. Среди этой пышности простота Наполеона была разительной и невольно внушала уважение к его власти, которой не требуются внешние атрибуты. Ты спрашиваешь, Софи, мог ли я к нему приблизиться? Конечно, нет! Разве я пробился бы сквозь императорское окружение? Правда, аптекарь говорил мне о каком-то французе, учителе иностранных языков, привлеченном для роли переводчика при так называемой депутации, состоявшей из двух-трех лавочников. Они должны были обратиться с торжественной речью к победителю. При желании я тоже мог бы попасть в эту депутацию и, таким образом, близко увидеть Наполеона и даже что-нибудь ему сказать. Но у меня не было желания пробиваться к своему прежнему кумиру, потому что я уже слишком в нем разочарован. Он хорошо начинал, но заканчивает, как безумец, который из-за своего непомерного властолюбия истребляет лучших сынов Франции…