Последняя ставка - Тим Пауэрс

В невадском городке Лафлине, что на реке Колорадо, на пятьдесят миль южнее Гуверовской плотины, крепкий ветер с зубастых Мертвых гор срывал барашки с искрящихся на солнце высоких волн.

Мужчина в смокинге, стоя на причале парома, вынимал из кармана пригоршни ярких фишек казино и швырял их в неспокойную воду. Туристы спрашивали его, что он делает, и он отвечал, что работает в одном из казино, и одной из его обязанностей является уничтожение старых фишек, но он внимательно смотрел, какие узоры они образовывали в полете, и они словно шептали ему на лету, и, бросив последнюю горсть, он полчаса неподвижно стоял, глядя в воду, а потом поклонился реке, подошел к машине и на огромной скорости уехал на север.

На пятьдесят миль южнее, в Лейк-Хавасу-Сити, полноводная река бурлила у опор Лондонского моста, того самого гранитного сооружения, которое еще двадцать лет назад возвышалось над Темзой. Русло реки окаймляла пышная зелень, но пустыня начиналась сразу за яркими новыми отелями и ресторанами, и безводные горы казались, благодаря чистоте воздуха, гораздо ближе, чем находились на самом деле.

Седобородый мужчина в запыленном старом пикапе въехал на тротуар в зеленой, как парк, зоне близ моста. Нажав на акселератор, он разогнался почти до тридцати миль – туристы с испуганными криками разбегались по сторонам, – а потом резко вывернул «баранку» направо, и машина провернулась на месте, как стрелка компаса, оставив на ухоженном политом газоне уродливые борозды.

Когда автомобиль со скрипом, трясясь всем корпусом, остановился, его капот указывал на север. Бородач запустил заглохший мотор и покатил в ту сторону.

И далеко-далеко в полынных просторах пустыни, в шлакоблочных домах, трейлерах и лачугах в Келсо, Джошуа-три и Иньокерне, ничем вроде бы не связанные друг с другом люди принюхивались к сухому воздуху, а потом, как один, хлопали себя по карманам в поисках ключей от машины или искали на полках расписания автобусов.

А в Бейкере Донди Снейхивер навсегда покинул свой ящик и отправился на поиски матери.

Путешественники знают Бейкер как всего лишь короткую полоску заправочных станций, авторемонтных мастерских и ресторанчиков с бургерами и картошкой фри, пристроившуюся на 15-й автостраде между Барстоу и границей Калифорнии и Невады; он на самом деле таковым и являлся. Западная часть Мейн-стрит Бейкера представляла собой не что иное, как несколько коротких, покрытых мягкой пылью грунтовых дорог и кучек видавших виды передвижных домиков, устроившихся между тамарисковыми ветрозащитными полосами, а на западной оконечности самого городка, после того как проедешь мимо просторных дворов, где не растет ни травинки, и брошенных качелей, и старых мангалов и комодов, и полуразобранных автомобилей, и попадающихся изредка спутниковых антенн, добела выгоревших под яростным солнцем, взирающим с пустого неба, то упрешься в огороженную территорию тюрьмы с минимальной изоляцией, за которой город и кончается. Позади наружной ограды тюрьмы нет ничего, кроме пустыни, простирающейся в направлении к удаленным на астрономическое расстояние горам Ававатц – плоской песчаной равнины, проткнутой посередине громадными изломанными скалами, которые кажутся полузасыпанными песком обломками давным-давно распавшейся вдребезги планеты.

Месяц назад Донди Снейхивер вышел со своего последнего места работы – из обивочной мастерской в Барстоу. Он плохо спал, и голоса в голове что-то говорили ему очень настойчивым тоном, но так тихо, что нельзя было ничего понять, так что он вернулся туда, где вырос, в большой фанерный ящик за домом, где жил его отец. Это место отделяла от Бейкера добрая миля по грунтовой дороге, но почему-то всякий раз, возвращаясь туда, Снейхивер находил на паласе, которым был застелен пол, пустые бутылки и использованные презервативы. Дверь давно уже не запиралась.

В ящике было жарко, темно и тесно из-за стопок географических карт, но его внимание привлекли другие карты – игральные, необычно большие, которые отец распихал во все подходящие места по стенам и под потолком.

Отец построил этот ящик в 1966 году, когда Донди исполнился год, и с тех пор проводил там едва ли не каждый час – вплоть до 1981 года, когда уехал в Лас-Вегас, намереваясь провести там выходные, и так и не вернулся.

Отец построил несколько ящиков, где Донди мог бы находиться, когда они изредка отправлялись путешествовать вместе – один в лесу западнее Рино, один в пустом складе в Карсон-Сити и один в пустыне близ Лас-Вегаса. В этом имелось даже витражное окно, пьета – изображение Девы Марии, плачущей над телом Христа.

Донди никогда не видел свою мать, хотя ему случалось при виде чего-то, оставшегося после нее, воображать, что все-таки он мог ее видеть.

Когда Донди было лет двенадцать, отец объяснил мальчику, что фанерный ящик, в котором он живет, это «коробка Скиннера» – «оборудование», созданное для получения «оперантной реакции».

Вся затея основывалась на представлении отца об учении психолога по имени Скиннер, который вроде бы учил голубей играть в боулинг миниатюрными шариками и кеглями. Теория утверждала, что можно запланировать для взрослого человека желательные качества, а затем создать процедуру, этакую образовательную методику, которая поможет сформировать у ребенка требуемое состояние – оперантную реакцию.

Отец Донди мечтал создать идеального игрока в покер. Попытка провалилась. Отец умотал заниматься чем-то другим.

В былые годы ящик был забит книгами по покеру и сотнями колод карт, и телевизор здесь имелся, который не показывал ничего, кроме фильмов о настоящей игре в покер. Отец выходил из дому, забирался в ящик и играл с ним сотни раздач ежедневно, ругая («тормозя рефлекс») в случае неправильной игры и вознаграждая («подкрепляя рефлекс») – коробочками конфет «эМэндэМс» – в тех случаях, когда мальчик играл верно, и такие действия нужно было закрепить как оперантную реакцию.

Теперь от тех дней в ящике остались только большие игральные карты на стенах… но Донди Снейхивер пристально смотрел на них, понимая, что если он и сможет найти свою мать, то именно с их помощью – в гораздо большей степени, чем с помощью географических карт.

Кроме того, он уже знал из анализа своих диаграмм, как она выглядела.

Она была красивой, как дама червей.

– Я предлагаю остановиться в Бейкере и пообедать, хоть еще и рано, – сказал Крейн. – И заодно залить полный бак бензина. После Бейкера нас не ждет ничего, кроме прямой линии, проложенной по лунной поверхности, и так будет, самое меньшее, до границы с Невадой.

– Ты прав, – ответил Оззи.

– Вас понял, – отозвался Мавранос. – Пого, открой-ка мне еще пивка, лады?

Крейн выловил банку «курз» из переносного холодильника, где пиво лежало в холодной воде, взломал крышку и протянул банку водителю. Мавранос выпил одним глотком, кажется, сразу половину и зажал недопитую банку между коленями. Окна были открыты, и горячий ветер бил Крейна по ушам и поднимал дыбом его седеющие волосы.

Они уже три часа ехали по 15-му шоссе на северо-восток. После того как они проехали Викторвилль, на обочине и в придорожных кустах непрерывно сверкали осколки бутылок, контрастировавшие с черными полосами, оставленными на асфальте шинами грузовиков. Миражи и блеск битого стекла внушили Крейну иллюзорное ощущение, будто их окружает вода; иллюзию эту усиливали лодки, которые тащили на прицепах многие попадавшиеся автомобили, а также замечание Оззи о том, что некогда здесь было морское дно и что на сколах камней здесь часто можно обнаружить ископаемые морские раковины.