Непал. Винтажный роман - Александр Чумиков

Мы потихоньку допивали коньяк, а Морис продолжал свой рассказ.

Он говорил, что магараджа прислал за ними офицера для оказания всяческой помощи в пути. Офицер и вправду здорово помог: он организовал доставку группы восходителей на вокзал, где их ожидал, как и предполагалось, товарный поезд. Когда группа ехала в индийском поезде, и даже в купе, то была от него, мягко говоря, не в восторге. А теперь товарняк…

Но офицер снял ложную тревогу: министр иностранных дел Непала, он же сын магараджи, решил вопрос. Да, это будет товарняк, поскольку других поездов нет, сказал офицер, но министр дал указание прицепить к товарному составу специальный вагон-люкс для победителей горы. Ну, это ж другое дело! Правда, вагон был крошечным, а при ширине колеи в шестьдесят сантиметров поезд раскачивало так, что путешественников мутило. Зато купе оказалось роскошным, из блестящего дерева с бронзовыми вставками!

На конечной станции команду встретили сытный завтрак и стоящий наготове транспорт: для людей предназначался автобус, а для снаряжения – грузовик. Поев и отдохнув, путешественники тронулись в путь и через несколько часов езды по сравнительно неплохой дороге прибыли в посёлок. Теперь их ждали лошади и «дэнди» – носилки для переноски пассажиров в сидячем положении. А что, автобусом или, скажем, на джипе проехать нельзя? Выяснилось, что нельзя: дальше предстояло идти по горным тропам, непроходимым для автомобилей.

Морис смирился с тем, что придётся набраться терпения на очередной пеший отрезок пути, причём с двумя перевалами. Снова отупеть, оцепенеть и пробовать забыться в неудобном «дэнди». Но если смотреть на вещи более оптимистично, это всё же лучше, чем перемещаться, подобно мешку, в санках или носилках при спуске с вершины. Вдобавок говорили, что скоро опять начнётся автодорога и до Катманду они доедут на машине. Но каким образом туда попадёт машина? Она никак не сможет проехать по такой узкой, вихляющей вверх-вниз тропе!

Но оказалось, что автомобиль… несут. С него снимают колёса, а кабину устанавливают на большой платформе, которую несут на ремнях 50–70 носильщиков. Большая часть неудобной тропы обходится по пологим руслам мелких или пересохших рек, а в районе перевалов тропа расширена. Конечно, это тяжёлый труд, но для непальцев он привычен. Передвигаясь с нелёгким грузом, носильщики, чтобы сбить напряжение и облегчить усилия, поют ритмичные песни…

Услышав слова Мориса про лямку и песню, я вспомнил репинских «Бурлаков на Волге» и решил спросить Мориса об этой картине. Мол, знает ли он вообще про Репина? Морис усмехнулся: конечно, знает! А и в самом деле – чего ж странного? Мы, советские люди, всегда хорошо ориентировались, скажем, в творчестве французских импрессионистов, благо в наших музеях их картин достаточно. С умным видом объясняли дилетантам разницу между Клодом Моне и Эдуардом Мане. О Пабло Пикассо и говорить не приходится! «Голубь мира», «Девочка на шаре» и всё такое впитывалось, можно сказать, почти с молоком матери. Так почему должна вызывать удивление встречная художественная компетенция французов? Не хватало ещё про Толстого или Достоевского спросить!

Выставки Репина и других русских художников-реалистов – а Морису нравились именно реалисты – неоднократно проходили во Франции, и мэр Шамони их посещал. Вот мы и стали сравнивать непальских носильщиков с бурлаками. Например, вот что любопытно: портерам было так же трудно, как бурлакам, или легче? У Мориса как-то не сложилось по этому поводу определённого мнения, поскольку он не сильно разбирался в теме бурлачества. Я тоже не разбирался, но всё-таки порассуждал!

И высказал мнение, что бурлакам приходилось тяжелее. Нюанс заключался в том, что бурлачили они далеко не всегда так, как это изображено на картине Ильи Ефимыча. На полотне бурлаки идут пешком, по берегу, а баржу тянут на прицепленном к самим себе канате. Но чаще работники заплывали на лодке вперёд баржи, ставили якоря и подтягивали посудину-склад к лодке, наматывая верёвку на установленный на барже барабан. А по берегу шли гораздо реже. В обеих ситуациях тащить баржу надо было против течения! То есть если ты станешь идти или накручивать веревку на барабан вполсилы, баржа не сдвинется с места.

Но тащить машину по горам – другое дело: как ни неси, сколько-нибудь продвинешься вперёд. Песни бурлаки тоже пели и тоже, видно, не с веселья. Что они там исполняли нестройным хором, «Дубинушку»? Может, и про Фёдора Шаляпина Морис тоже слышал?! Да!!!

Перетирая тему русских бурлаков и непальских носильщиков, мы, подобно трудягам, слегка приглушили печальный фон, связанный с воспоминаниями о полученных при восхождении травмах, и Морис в гораздо лучшем настроении вернулся к прерванному повествованию…

Около полуночи они добрались до деревушки в конце пешего пути, где ожидал допотопный, но большой американский микроавтобус – не тот, который несли, а «новый»: машина прибыла с другой стороны от перевалов. Немного передохнув и выпив чаю, восходители загрузились в транспорт и уже через час въехали в Катманду, столицу Непала. Через некоторое время, попетляв по тёмным и грязным улицам, прибыли в совсем другое пространство – хорошо освещённый, в зелени, рест-хаус магараджи, где путешественников давно ожидал советник французского посольства.

Если вы постоянно живёте в комфортной обстановке, то чуть больший комфорт останется вами не замечен. А вот меньший комфорт наверняка вызовет неудовольствие. Однако если вы пару месяцев провели в условиях, минимально приспособленных не для жизни, а для выживания… Тогда любой комфорт доставит вам радость. Ровно так и вышло. Обычная мебель привела друзей в настоящий экстаз. Альпинисты совсем позабыли, что домашняя мебель в принципе существует. А вот над электрическим холодильником даже пошутили: лучше всего холодильник естественный, в виде снега и льда.

Но ванна вызвала бурю радостных эмоций: на восхождении путешественники едва смачивали лицо, в ущельях и долинах обтирались речной водой. Откуда в ванной и вообще в рест-хаусе бралась горячая вода, не осталось загадкой: в доме не было центрального отопления, как, впрочем, и во всём Непале. Воду подогревали на костре, заливали в бак, а измождённому восходителю требовалось только открыть кран – далее всё происходило ровно так, как в парижской квартире.

И что совершенно немыслимо – на столе стояла бутылка эльзасского вина!..

К этому времени ёмкость с «Мартелем» мы уже допили, причём большую часть, разумеется, «уговорили» вдвоем с чекистом, который давно смотрел на меня вполне дружелюбно. Морис предложил добавить, но мы отказались. Хотел бы честно признаться, что остановило нас совсем не чувство меры, а вежливость. Не хватало ещё поддерживать миф о том, что русские только и делают, что буха́ют, притом большими дозами. Однако поговорить о заморском спиртном было приятно.

– Вы опять разделили эту бутылку на всю группу?

– Да какое там! Мы хотели «раздавить» её вдвоём с Луи, но метрдотели в тюрбанах наливали вино с такой церемонностью, что сделать желаемое мы как-то застеснялись…

Вот! Я всегда подозревал, что французы – такие же ребята, как и мы. То есть выпить не дураки! Что, собственно говоря, требовалось не доказать, а подтвердить.