📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураВообразительное искусство. Как написать сценарий мультфильма - Михаил Сафронов

Вообразительное искусство. Как написать сценарий мультфильма - Михаил Сафронов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 49
Перейти на страницу:
мира. <…> Но только я понял, что я вижу мир, как я перестал его видеть. Я испугался, думая что мир рухнул. Но пока я так думал, я понял, что если бы рухнул мир, то я бы так уже не думал. И я смотрел ища мир, но не находил его. / А потом и смотреть стало некуда. / Тогда я понял, что покуда было куда смотреть – вокруг меня был мир. А теперь его нет. Есть только я. / А потом я понял, что я и есть мир. / Но мир это не я. / Хотя, в то же время, я мир. / А мир не я. / А я мир».

Конечно, история о том, как автор обрел вечность благодаря своим произведениям, достаточно классическая, если не ска-зать избитая. Мне не хватало в этом какого-то важного угла зрения. Мне нужны были какие-нибудь точные слова, чтобы выразить эту мысль иначе. И попались они мне неожиданно и случайно – я заехал навестить маму и, оказавшись перед своим старым книжным шкафом, как во сне потянулся к книге Андрея Михайловича Столярова «Ворон» (2003). Как такое может быть – я открываю ее и читаю:

«Создать новый мир. Собой заполнить все, что есть. Сделать людей, землю, ночной звездный купол. Миросоздание… И вместе с тем – мироумирание. Ведь делать приходится из себя. Другого материала нет. Чем больше мой мир, тем меньше я. И тем бледнее, тоньше все это».

Точнее тут не скажешь, и именно это высказывание лично для меня очень важно. Буквы, слова, краски, кисточки, ноты или глина – лишь видимость материала, из которого автор создает мир. А на самом деле автор создает мир из своей собственной плоти, из своего сердца, из себя самого, и никакого другого материала у него нет. Именно этот смысл лег в основу второй сюжетной линии, которую можно было бы назвать «автор и мир».

Глава 4. Образ времени, места и обстоятельств

Еще я не мог понять – как можно сделать фильм о Хармсе так, чтобы он не был черным? Константин Константинович Вагинов умер в 1934 году от туберкулеза. Николай Макарович Олейников расстрелян в 1937 году. Александр Иванович Введенский умер на этапе в 1941 году. Павел Николаевич Филонов умер в 1941 году от голода. Леонид Савельевич Липавский в 1941 году убит на фронте. Борис Михайлович Левин в 1941 году убит на фронте. Даниил Иванович Хармс в начале 1942 года умер в психиатрической больнице в Крестах.

Я столкнулся с настоящим ужасом – какие бы образы я ни вводил в историю, рассказывая о Хармсе, я не мог избежать его фактической биографии – истории о человеке, который умер от голода в блокадном Ленинграде. Окончиться моя история должна была в этом месте. И если она заканчивается таким образом, то должна была быть отдельная тяжелая линия того времени. Об этом я много читал в биографиях Хармса. Помню, как я со своей семьей был в Индии, в горном городе Ришикеше и в душном жарком номере отеля читал об «эрмитажном деле». В 1937 году у Советского Союза испортились отношения с Китаем, и была устроена охота на шпионов. Из Эрмитажа увозили одного востоковеда, пытали его, и он писал список всех, кого только мог вспомнить. По этому списку брали других востоковедов и проделывали с ними то же самое. Слух разошелся быстро, и весь город знал о том, что происходит, всем было очень страшно. И это лишь один из эпизодов времени, в котором жил Хармс. Но именно этот пример стал для меня какой-то последней точкой – я рыдал взахлеб и проклинал себя за то, что решился делать этот фильм. Я не мог понять, каким образом можно закончить его так, чтобы зрителя эта история не раздавила, не оставила с камнем на сердце. Любое кино – большая ответственность перед зрителем. После фильма не должно быть изжоги или несварения. Кино должно помогать нам жить дальше, давать надежду, воодушевлять, а передо мной была история, заканчивающаяся страшной смертью главного героя.

Фактически мне надо было понять, как показать смерть так, чтобы не было сомнений в гибели героя, но сам акт смерти каким-то образом смерть преодолевал. Читаю у Михаила Бениаминовича Ямпольского в книге «Беспамятство как исток»:

«У Хармса перестановки букв, смена псевдонимов, чехарда смертей его персонажей и легкость их взаимозаменяемости, безусловно, взаимосвязаны. Дефигурация – это процедура, связанная со смертью, вписанной в текст, так же как и установка Хармса на преодоление временного измерения текста, его коллапсирование во вневременную точку. Морис Бланшо показал, до какой степени писательский труд связан с опытом смерти. Писать – значит отказываться от себя, забываться, растворяться в чужом, обрекать себя на одиночество, в котором исключается временное измерение человеческого существования».

Образ исчезания как акт смерти показался мне точно найденным. Он не умоляет трагичности, в нем все равно заложен мощнейший архетип расставания, но и в то же время он выводит зрителя за пределы материального в пространство условного.

Как ни странно, но уже после выхода фильма я услышал немало комментариев об актуальности темы художника и власти, которая мной в процессе работы над фильмом не задумывалась как основная. Но прошедшие после выхода фильма годы, к сожалению, показывают, как эта тема действительно становится все острее и острее в нашей стране.

Ко всему прочему существовала еще одна сложная задача – поместить историю жизни в совсем короткий промежуток экранного времени, отбросить не только большинство событий, не только большинство героев, но даже целые линии и вселеные жизни Даниила Ивановича Хармса. Даже для полнометражного фильма это была бы непростая задача.

Единственное найденное мной решение – идти от формы анимационного кино, от его языка, ведь именно нарисованный фильм дает возможность предельного обобщения, условности истории, которую можно встретить в притчах или стихах. Нарратив может проявляться через создание и соединение образов, и тогда можно легко выйти за пространство увиденного и жесткие рамки времени. Чем более поэтичным, а не документальным был бы мой фильм, тем больше возможностей мне открылось бы. Андрей Арсеньевич Тарковский говорил о том, что в отличие от символа, образ не расшифровывается и поэтому он бесконечен. И моя задача как сценариста была не выстроить рассказ о жизни героя, отобрав главные события его жизни. Моя задача была выстроить верную последовательность образов, через которые зритель смог бы увидеть героя, увидеть мир, который его окружает, понять, в каких отношениях герой был с этим миром и мир с этим героем. Да, неизбежно закончиться все должно смертью, но кто, как не автор, кто, если не художник, может преодолеть смерть? Ведь художник ближе остальных к тайнам этого мира, именно они для него – самое ценное в жизни. Он ближе всех нас к жизни и смерти, и

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 49
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?