Вообразительное искусство. Как написать сценарий мультфильма - Михаил Сафронов

Как я работал в качестве сценариста с главным героем? Через детали. И лучший вид детали для любого персонажа в анимационном кино – это жест. В отличие от позы или какой-то физической вещи сила жеста в том, что он действенен, за ним всегда стоит движение героя, а не движение камеры. Жест не надо подчеркивать наездом, укрупнением изображения, визуальным акцентом. Жест – это действие, а любое действие – уже само по себе акцент относительно статичного изображения. И самое лучшее, когда у меня получается соединить жест героя вместе с деталью самого героя, с предметом, его характеризующим, предметом-спутником или какой-то деталью его гардероба. А в идеале жест объединяется не только с деталью, но и с каким-то звуком. Например, с каким-то характерным выразительным шумом или даже фразой.

Вот так, решая эту задачу, я выбрал жест приветствия для главного героя, когда он приподнимает свою шляпу-цилиндр. То есть цилиндр работает как необычная характеризующая главного героя деталь. При этом я еще сильнее подчеркиваю эту деталь, добавляя к ней логичное действие – приветствие. И для того чтобы деталь или жест работали, всегда требуется повторение. Чтобы деталь или жест считывались зрителем, его надо повторить минимум три раза.

В моей истории за жестом приветствия стоит, конечно, образ уважения, дружелюбности, открытости миру. И дальше, чтобы подчеркнуть еще и некую сумасшедшинку героя, я довожу этот жест до абсурда – Хармс совершает этот жест не только по отношению к людям, но приветственно приподнимает свой цилиндр, здороваясь и с кошкой, и даже со статуями в Летнем саду. И именно эту деталь, этот жест я акцентировал уже в конце истории в момент, когда герою стучат в дверь, за ним пришли, чтобы увезти его отсюда навсегда. И Хармс встает из-за стола и долго стоит, не решаясь сделать следующий шаг. Потом снимает с головы свой цилиндр и кладет его на стол. Хармс оставляет его на столе в своей комнате, в тюрьму он едет уже без него. И этот момент, этот жест опять-таки не работал бы в фильме, если бы не был предварительно подготовлен. Зритель должен был успеть считать отдельную линию, отдельную специально выстроенную игру относительно этого жеста и этой детали. И это важная задача сценариста – наполнить, обогатить историю важными связанными линиями, игрой со зрителем. Ничто в сценарии не должно быть случайно, все, вплоть до мельчайших деталей, должно работать на замысел фильма. И именно игра со зрителем всегда вызывает самый больший интерес к фильму.

То есть этот жест работает в фильме как рифма, которая повторяется несколько раз. И таким образом работает не только жест. Что такое сценарная рифма? Это неслучайное повторение и это один из видов игры со зрителем. В моем фильме есть еще одна рифма. В первых же сценах заявлена черная машина НКВД, но заявлена почти безэмоционально, скорее как тень, лишь предвещающая последующие события. Вся история начинается с того, что кого-то увозят в этой черной машине, и заканчивается тем, что увозят таким образом самого Хармса. Вот когда уже Хармс возникает в тех же обстоятельствах – в этот момент возникает рифма.

Глава 8. Интонация

Но позже в разработке сценария я опять сел в лужу – после очередного нового драфта я увидел, что интонация истории меня не устраивает. Особенностью этого фильма, конечно, является большое количество закадрового текста. Его действительно много, и он во многом определяет интонацию – искреннюю, но в то же время возвышенную. И я остро почувствовал, что эта возвышенная интонация однобока, она показывает героя только с одной стороны, а ведь это был живой человек, не фигура или образ. И из-за этой возвышенной интонации кино получалось холодным, в нем не хватало тепла. Мне надо было добавить в сценарий еще какую-то линию или деталь, или эпизод, так, чтобы история до конца ожила.

Александр Аркадьевич Кобринский в книге «Даниил Хармс» пишет:

«Однажды – в начале лета 1928 года – была устроена вечеринка у Игоря Бахтерева. Были Хармс, Введенский, Разумовский и еще несколько человек. Бахтерев пригласил и Михаила Шапиро, будущего кинорежиссера, однокурсника Разумовского. Пили сухое вино, танцевали с девушками под патефон. Постепенно все начали разбредаться».

Далее приведена цитата из воспоминаний Александра Владимировича Разумовского:

«Вдруг из прихожей в комнату буквально ворвался Хармс, бледный, с искаженным лицом. „Это ты?!“, – вскричал он. „Что?“, – спросил я. „Это не мой котелок…“, – проговорил Даниил с болью. Смятый, сломанный, искалеченный, – это все же был его котелок, и именно его он держал в руках. „Я не выходил отсюда…“ – сказал я. Да и без того Даниил понимал, что я не мог уничтожить его котелок, и вопрос его был, собственно, не вопросом, а криком отчаяния. Почти все гости разошлись. Спросить было не у кого. Гибель котелка осталась тайной».

Из этого эпизода с котелком сложилось многое. Я понял – чтобы Хармс стал близким зрителю мне надо показать не Даниила, а Даню. Сценарий уже и так был переполнен сложными образами и текстами, теперь надо было обязательно вернуть историю с небес на землю. Я увидел, что в истории не хватает эпизода с вечеринкой, где герои пьют, веселятся, танцуют с барышнями, играют в карты. И как отдельная история он сильно отличается от других эпизодов. Я специально добавил в название фильма второе предложение – «За окно. Рассказы из жизни Хармса», потому что фильм состоит из отдельных зарисовок, которые выстроены последовательно и собираются в одну общую историю, но все равно остаются отдельными зарисовками. И эпизод с яркой вечеринкой отлично перебивает медленный темп других эпизодов.

Когда речь заходит об анимации, журналисты часто любят спрашивать – а бывает, что персонажи ведут себя как хотят, что выходят из-под контроля и прочее? Я всегда с трудом начинал рыться в своей памяти, чтобы блеснуть какой-нибудь подобной историей, но, видимо, красивого примера в моем опыте ранее не случалось. На фильме «За окно. Рассказы из жизни Хармса» такая история произошла.

Как именно в фильм проникла кошка, я не знаю. У меня есть несколько версий. Скорее всего, кошку привел дворник, и долгое время мне казалось, что они составляют вместе некий единый образ как в песне Федора Валентиновича Чистякова «Человек и кошка» (1991). Тем более, когда дворник взял в руки гармонь, и кошка села рядом, чтобы послушать. В этом эпизоде Хармс с друзьями уходит гулять, дворник играет на гармони, а кошка сидит рядом. Но в самый последний момент, когда уже почти вся анимация была сделана, кошка, к моему удивлению, передумала – не стала слушать дворника, а побежала вслед за Хармсом. Это вообще кажется странным и очень необычным – ладно бы