Последний штрих к портрету - Людмила Мартова

Катя вздрогнула. Смертный холод поднимался откуда-то из глубин ее тела, сковывая движения, останавливая бег крови по венам, поднимая дыбом крошечные волоски на руках и ногах. Причиной этого холода был первобытный страх, ужас, и вызван он был тревогой за Аглаю Тихоновну, которой явно угрожала опасность. Неизвестный убийца, кто бы он ни был, приближался к Колокольцевой все ближе. Кольцо сужалось, грозя неминуемым удушьем.

Бекетов тронул ее за локоть.

– Разберемся, Катерина.

Она с благодарностью посмотрела на него.

Закончив разговор, Катя вместе с Бекетовым вышли на улицу. Воздух пах летом и липовым цветом, и еще, пожалуй, безмятежностью, которая всегда витает в воздухе теплыми летними вечерами, когда кажется, что до осени еще далеко. Весна в этом году, а вместе с ней и предчувствие лета были безжалостно съедены карантином и связанными с ним тревогами, но закончившийся июнь и начавшийся июль никто не мог отобрать, и Катя чувствовала себя счастливой, как всегда летом, и от этого немного виноватой, потому что окружающая обстановка мало способствовала радости.

Она легонько вздохнула.

– Не кори себя, – сказал ее спутник. – Ты не виновата.

– А с чего ты взял, что я себя корю?

– По лицу вижу. У тебя на нем все написано, – сказал он, наклонился и легко поцеловал ее в губы, словно до этого делал это тысячу раз.

Катя задохнулась, то ли от неожиданности, то ли от самого поцелуя, который был легким, как касание бабочки, а еще свежим и каким-то ласковым, что ли. Бекетов отстранился, смотрел настороженно, и она загадала, что если сейчас извинится, то ничего у них не будет. Не получится. Но, кажется, он и не думал извиняться и виноватым не выглядел ни капельки. Только спросил:

– Пойдем?

– Куда?

– Отвезу тебя домой.

– Я на такси могу.

– Я тебя отвезу. И не спорь, пожалуйста.

– Да я и не спорю, – пожала плечами Катя, которая чувствовала себя так, словно разгружала вагон с углем. Или с сахаром. Как-то враз она вдруг почувствовала, что у нее совершенно кончились силы. Хорошо, что не надо спускаться в метро.

В молчании они дошли до машины, припаркованной со стороны Цветного бульвара. Бекетов открыл пассажирскую дверь, заботливо усадил Катю, обежал машину, втиснулся за руль. Его «Мицубиси Паджеро» очень подходил ему, и Катя прыснула от этого совпадения и тут же стерла с лица улыбку, вдруг обидится. Но он снова понял.

– Ну да, это машина-мальчик. Мы с ней подходим друг другу и оттого отлично ладим. Не новая, конечно, но верная.

До Катиного дома доехали быстро. Бекетов рассказывал что-то из своей практики, кажется. Дело, которое он расследовал минувшей зимой, еще до всяких карантинов. Речь шла тоже об убийстве. Один из совладельцев московской строительной фирмы был убит из-за старинного документа – брачного свидетельства XVI века, которое стоило целое состояние. Как можно из-за состояния убить человека, Катя не понимала решительно, о чем и сообщила вслух.

– По разным причинам убивают, – сказал Бекетов. – Чаще всего из-за денег. Это правда. Нормальному человеку это непонятно, но это как ржа, разъедает душу и вытравливает из нее все человеческие чувства. И жалость, и сочувствие, и эмпатию. Вот был человек, считался хорошим профессионалом, жену любил, ребенка ждал, но ради того, что он считал хорошей жизнью, взял и убил. Первый раз, а потом и второй. И еще два раза бы убил, если бы не остановили. Потому что, раз встав на этот путь, уже не остановиться.

– Не может же убийство доставлять удовольствие…

– Не может. Кто говорит, что убивать приятно? Только маньяки. Этот человек маньяком не был и убивать ему не нравилось. Он просто делал то, что считал необходимым. Вот и все. Когда убивают не из-за денег, а по другим причинам – из-за ревности, мести, чтобы скрыть следы прошлых преступлений – тоже делают то, что считают необходимым. Любое убийство логично, просто логика эта не такая, как у нормальных людей, больная логика, но она есть. И, кстати, благодаря этому мы и можем раскрывать преступления. Главное – понять их логику.

– Как ты можешь всем этим заниматься целыми днями? По-моему, с ума сойти можно, копаясь в человеческой мерзости.

– Ну, почему же, в нашей работе много хорошего.

– Восстановление справедливости и наказание зла?

– Не только. Я по роду своей деятельности постоянно сталкиваюсь с людьми, и среди них очень много хороших. Вот в ходе того самого дела о ктубе, то есть брачном свидетельстве, я познакомился с совершенно потрясающими ребятами – Борисом и Диной[2]. Они мне не только помогли преступника вычислить, но также дали возможность быть свидетелем начинающегося прекрасного романа. Нежного и романтичного. И мы теперь с ними дружим. Так что в моей работе есть плюсы.

За разговором они незаметно для Кати приехали к ее подъезду. Бекетов нашел свободную парковку, умело въехал на маленький пятачок асфальта, заглушил мотор, посмотрел вопросительно. В молчании выбрался из машины, обошел ее, чтобы открыть Кате дверь. Она задрала голову и посмотрела на темные окна своей квартиры, где ее никто не ждал.

– Пойдем пить чай, – легко сказала Катя.

– Неудобно, ты не собиралась приглашать меня в гости.

– Пойдем, – Катя потянула его за руку. – Я приглашаю.

Рука у него была крепкая, в меру волосатая, с сухой и теплой ладонью. Держась за такую руку, комфортно, наверное, шагать по жизни. Впрочем, Катя тут же одернула себя, чтобы не уноситься в эмпиреи, никто ей вместе шагать по жизни не предлагал. В молчании они зашли в подъезд и поднялись на лифте на нужный этаж. Катя достала ключ, отперла дверь, шагнула через порог и только здесь отпустила руку, которую все это время держала. Мягко чпокнула, закрываясь, дверь за спиной. Катя скинула туфли, бросила на столик у зеркала сумочку и оперлась о стену спиной, глядя Бекетову прямо в глаза, словно признавая поражение в необъявленной войне.

Не было неловкости, не было стыда, не было мыслей о неуместности того, что она делает. Была только полутемная прихожая и крупный крепкий мужчина в ней, еще вчера казавшийся незнакомцем, чужим и не очень нужным. Что поменялось? Катя не знала.

Он застыл на мгновение, не больше, шагнул к Кате, наклонился, накрыв ее губы своими. Губы тоже были сухие и теплые, а еще мягкие и пахли отчего-то сосновой хвоей. Этому обстоятельству Катя удивилась немного, но тут же забыла и о хвое, и о своем удивлении, потому что ей стало совсем не до этого.

Что-то большое и мощное, похожее на ураган «Дориан», обрушилось на нее, сбивая дыхание, поглощая сознание, отключая волю. Мелькнула еще одна короткая мысль о том, что, кажется, люди умудряются выживать в эпицентре урагана, но и она тут же была разнесена в клочья. Не было ничего вокруг, кроме свиста ветра в ушах и рева крови внутри.