Взлетают голуби - Мелинда Надь Абони

Тито держал Югославию железной рукой, говорит герр Бергер и, подняв глаза от газеты (газета – солидная, ежедневная), откидывается поудобнее на спинку стула, потому что сегодня суббота, спешить некуда, надо отдать ему должное, руководитель он был харизматический; герр Бергер беседует с герром Тоньони (он тоже эмигрант, но человек преуспевший, у него несколько строительных фирм), суббота – это прежде всего такой день, который я должна так или иначе выдержать; не будь кофейни, суббота стала бы праздником, когда каждый час приносит какой-нибудь, пусть маленький, сюрприз, в субботу можно было бы просто постоять под каштанами, тут, прямо перед «Мондиалем», в субботу приберегавшиеся до сих пор пожелания должны слиться в одно огромное желание; да, но по субботам и любая ошибка в два раза серьезнее, мы с Номи (сегодня мы работаем в зале) знаем это, сегодня заказы посетители делают, доброжелательно глядя на нас, доброжелательно и беспощадно, думаю я (исключения – это, например, герр Шлоссер, который тихонько сидит в своем углу, ему ничего не нужно, он и так счастлив, прихлебывая кофе со сливками и читая «Neue Revue», или сестры, фрау Кёхли и фрау Фройлер, которые, прежде чем сесть за столик, здороваются с нами за руку, и делают это так горячо и громогласно, что каждый раз повергают нас в некоторое смятение, хотя нам пора бы уже к этому привыкнуть), все эти люди по субботам чувствуют себя королями и королевами, и мы с готовностью спешим исполнить любую их прихоть, я еще никогда никому не сказала: мол, по субботам я рада видеть всех, только вас, герр такой-то или фрау такая-то, уж извините, нет.

О, Тито держал Югославию в кулаке, этого у него не отнимешь, повторяет герр Бергер, а вы знаете, что его гражданское имя – Йосип Броз? Трубка герра Бергера дымится, пока я стою возле столика, ожидая, когда герр Бергер и герр Тоньони соизволят сделать заказ (гостя нельзя торопить, а в субботу тем более). Балканы – это сплошной кризис, герр Тоньони желает полный завтрак, но без джема, зато с яйцом всмятку (варить три минуты), однако на Балканах нет единства, дымовые сигналы герра Бергера попадают мне в нос, щекочут мои широкие ноздри (у вас почти африканский нос, сказал мне однажды кто-то из посетителей, ваш нос хорошо бы смотрелся на черном лице. В самом деле, вы находите?), ах да, говорит герр Бергер моей блузке, мне кофе со сливками и еще совсем слабый кофе с молоком и заменителем сахара для моей жены, она пока не пришла, но вы уже можете принести, она вот-вот подойдет. Разумеется, отвечаю я. Балканы – это многонациональное государство с весьма интересной историей, Йосип Броз был человек интеллигентный, он большую свинью подложил Никите Хрущеву, он, то есть Тито, пытался найти в политике третий путь, что, конечно, с самого начала было обречено на неудачу, и… вы бывали когда-нибудь в Югославии? В самом деле? Герр Тоньони бывал в Югославии, в Любляне, это не так далеко от Италии, рассказывает он, пока я накрываю: салфетка, нож, ложка, Любляна – это не какая-то там дыра, ей есть чем гордиться, Словению и сравнить нельзя с остальными балканскими странами, Австро-Венгерская монархия решающим образом на нее повлияла, об этом не следует забывать. Я ставлю на стол корзинку, в ней круассан, булочка, кусочек хлеба.

Да Словения, собственно, и не относится к Балканам, я в этом уверен, сообщает мне трубка герра Бергера, знаете, барышня, моя жена все-таки, видимо, не придет, и я с совершенно невозмутимым видом уношу обратно только что сваренный кофе с молоком и заменителем сахара, а герр Тоньони вместо обычной булочки хочет сдобную, пшеничную или ржаную? – спрашиваю я. Герр Тоньони, хоть он и иммигрант, достиг успехов не только в бизнесе, но и в политической жизни, он член совета общины, представляет там платформу Швейцарской народной партии, к тому же на прошлой неделе, как он рассказывает, вместе с женой прошел курс японской альготерапии[80], ржаную, отвечает герр Тоньони без акцента. Балканы и перед нами не остановятся, говорит он (наверняка он приехал в Швейцарию в 70-х годах, когда швейцарцев так раздражало нашествие чингов, то есть итальяшек, их тогда считали врагом номер один), скоро и у нас будки с кебабом появятся, в самом центре деревни! Я приношу герру Тоньони яйцо всмятку (три минуты), и ведь не словенцы сюда приезжают (строительные рабочие, чьего молчаливого присутствия по субботам мне так не хватает), лосьон, которым герр Тоньони пользуется после бриться, пахнет сдержанно и солидно, думаю я, ставя перед ним апельсиновый сок, который входит в полный завтрак, я и сам бы охотно взял к себе одного-двух словенцев, и герр Тоньони благодарит меня за обслуживание.

А сами вы откуда? Родители у меня из Северной Италии, из Пьемонта, рассказывает герр Тоньони, я ставлю перед ним на столик двойной эспрессо, который он заказывал еще к полному завтраку, а герр Бергер делает мне трубкой знак, что можно-таки принести некрепкий кофе с молоком и заменителем сахара, да, сию минуту, говорю я, и: барышня, принесите, пожалуйста, еще один круассан. Пшеничный или ржаной? Все равно, отвечает герр Бергер, можно у вас еще кое-что спросить, барышня, вы ведь сестры, верно, и трубка герра Бергера указывает на Номи (на этот вопрос Номи наверняка ответила бы какой-нибудь колкостью: ах, дескать, как это чудесно, что вы с герром Тоньони не жалеете тратить субботнее утро на то, чтобы расширить кругозор), да, сестры, отвечаю я, мы с женой уже много раз задавались этим вопросом, сестры, не сестры, ты только посмотри на их рот, говорю я жене, да, но волосы, говорит жена! А ведь даже ребенок знает, что именно по волосам можно решить, есть родство или нет, так что прическа очень много значит, верно ведь?

(Ах, с каким удовольствием я вынула бы из кармашка своей блузы расческу и слегка причесала бы герра Бергера и герра Тоньони, нет, не потому, что злюсь на них, просто так, а еще бы послала их вместе с их шевелюрами прокатиться разок на американских горках, чтобы увидеть их лица, увидеть, как радость стремительного полета в одно мгновение возвращает им чистоту и молодость, увидеть, как их нервные пальцы отрывают клочья сахарной ваты); и тут приходят братья Шерер и садятся за седьмой столик, по соседству с герром Бергером и герром Тоньони, рукопожатия, как дела? – мы только что с велосипедной прогулки, говорит один из Шереров, тот, который более жилистый, сто двадцать километров, каждую субботу! Бергер и Тоньони, оба кивают, да-а, что тут скажешь, барышня, говорит другой Шерер, тот, что покостлявей, два кофе безо всего! (жилистый Шерер, костлявый Шерер, их в самом деле почти невозможно отличить друг от друга).

Расскажите немного, что там за жизнь, в вашей стране, говорит герр Бергер, когда я приношу обоим Шерерам по чашке кофе, герр Бергер берет свою трубку и принимается набивать ее. Вам, должно быть, известно, что барышня – из венгерской части Балкан, да-да, известно, оттуда, где, кажется, скоро тоже chlöpft, бах-бах, будут стрелять, Воеводина, так называется то место, еще недавно там была автономная область, верно ведь? (супруги Бергер на прошлой неделе вежливо поинтересовались, из какой части Балкан мы, собственно, приехали; из северной части Югославии, это к югу от Венгрии, ответила я, Венгрия – это всегда то, что выручает, ведь не найти человека, который не знает хотя бы одного зубного врача-венгра, да и венгерское восстание 1956 года они помнят прекрасно, потому что после этого они выразили повстанцам свое сочувствие, а потом смогли наконец избавиться, причем с пользой, от тонн старой одежды; о, они знают, что такое пуста[81], а Бела Барток, а эта зажигательная музыка, о, она так много для нас значит! Стало быть, родной язык у вас венгерский, а не сербохорватский, сделала вывод фрау Бергер, да, ответила я. Тогда вы и не балканка вовсе? Собственно говоря, нет, ответила я, однако некоторым образом все-таки балканка, подумала я. Герр Бергер тут же наморщил лоб и назидательно сказал жене, фрау Аннелизе: вот видишь, я же тебе говорил, что у балканцев форма головы другая), и я снова ставлю на стол кофе с молоком и заменителем сахара для фрау Бергер, которая тем временем устроилась за столиком. В самом деле? – и герр Тоньони (которого надо послать на американские горки, да не на один круг, как герра Бергера, а на много) вдруг начинает живо интересоваться, что я и кто я, а я и не знал, я думал, вы из России, кто же это рассказывал? Это все твоя фантазия, Мауро, говорит смеясь, герр Бергер, это она тебе заговаривает зубы (по всей очевидности, ни герр Бергер, ни герр Тоньони, ни братья Шерер не проявили бы никакого интереса, если б я стала рассказывать им о моей стране, они бы, наверное, посмотрели на меня сочувственно и немного смущенно: барышня, мы имели в виду нечто другое, мы хотели бы услышать что-нибудь о культуре, об истории, о языке, о проблемах, а не про воздух, который дрожит между могучими тополями и акациями, не про мелкие цветы, что вырастают из щелей между булыжниками, не про пыль, не про грязь, не про Белу…). К сожалению, у меня нет времени, чтобы… хорошо, хорошо, барышня, мы видим, как вы заняты, но все-таки принесите нам, каждому, свежевыжатого апельсинового сока, и я с вежливой улыбкой покидаю их столик (в следующий раз, пожалуй, я тоже задам им пару вопросиков, думаю я, скажем, про религиозные войны, Земпахскую битву[82], про рейслауферов[83]или про Чертов мост[84], вот о чем я, Ильдико, спросила бы шестой и седьмой столики, и ошарашенная фрау Бергер забыла бы незаметно слизнуть пену с уголков губ, потому что ей и в голову не может прийти, что барышня может интересоваться вопросами истории и культуры Швейцарии; да, я выходец с Балкан и учу в университете историю, вот что я им скажу, историю Нового времени и историю Швейцарии; до чего же это мелко с моей стороны: я хочу оправдаться перед людьми, до которых мне не было бы совершенно никакого дела, не будь они завсегдатаями «Мондиаля»); тут мое внимание переключается на братьев Шерер: я лишь сейчас замечаю, что они не принимают участия в разговоре, вообще помалкивают, иногда только хмыкнут что-нибудь вроде: ну да, или: вот как.