Тайна подземного хранилища - Жаклин Уэст

Сердце Вэна гремело, как стеклянный шарик в пустой консервной банке.

Он вжался в угол и попытался спрятаться за висевшим на вешалке халатом. Дверь шкафа приоткрылась.

В отчаянии он запихнул коробку с Лемми себе за спину.

Шкаф залил дневной свет. Вэн сощурился на силуэт в проёме.

Это была Эмма, няня.

– Ну здравствуй, – услышал он. – …кто… рядке?

– Да, – выдавил Вэн. – Я в порядке.

– Как… завтрака?

– Да. – Вэн бы многое отдал, чтобы его сердце не колотилось так сильно и чтобы он не лежал сейчас на дне шкафа гостевой комнаты в чужом доме. – Иду.

Вэн не снимал коробку с Лемми с колен, пока ел сухие хлопья с молоком на кухне Греев, и всё время держал её на виду, переодеваясь в слишком большую для него одежду Питера. Он взял коробку с собой, когда они с Эммой отправились в квартиру за самыми необходимыми вещами, включая слуховые аппараты Вэна. Он не выпускал из рук всю поездку в такси назад к дому Греев, и когда они с Эммой и мамой играли в «Эрудита», и когда Питер спустился по лестнице, сердито посмотрел на них, сидящих в гостиной, и, громко топая, вернулся к себе в комнату.

Даже когда они все сели ужинать, он поставил коробку себе на колени.

Мистер Грей недоумённо посмотрел на него, после чего всё-таки спросил:

– Что в коробке, Джованни?

– Да так… часть моей коллекции, – ответил Вэн.

– Никто не станет красть твою дурацкую коллекцию, – пробормотал Питер.

– Питер, – сказал мистер Грей.

– Что? – хмуро взглянул на отца Питер. – Он всё равно вряд ли меня слышит.

– Я тебя слышу, – тихо возразил Вэн.

Но, похоже, никто не слышал его.

После ужина Питер ушёл к себе. Эмма убрала грязную посуду, оставив десерт, мистер Грей и мама ещё долго сидели за столом, рассказывая друг другу истории о друзьях из мира оперы. Вэн тихо выскользнул из столовой и понёс коробку с Лемми в гостевую ванную. Заглянув на всякий случай под крышку (Лемми мирно дремал), он поставил коробку у раковины, снял слуховые аппараты, разделся и встал под душ.

За свою жизнь Вэн успел побывать в сотнях ванных разных квартир и отелей, поэтому ему не составило особого труда разобраться, как включить навороченный душ. Тёплые струи постепенно смывали страх из-за предупреждения Гальки. Что, если она ошиблась? Что, если никто за ним так и не придёт? А может, это была такая хитрость, чтобы напугать его и заставить отдать им Лемми или выболтать секреты мистера Фэлборга.

Ему просто нужно было не терять голову и не показывать, что он боится.

Он не боялся.

– Дам, да-дам, ДАМ, дам да-дам… – мычал Вэн под шипение воды.

Он закрыл глаза и умылся. Над душевой шторой мелькнуло тёмное пятно.

Вэн открыл глаза, и в них немедленно попало мыло, но он всё равно их не закрыл.

– Кто там? – прошептал он.

Если ему кто-то ответил, Вэн этого не расслышал.

Он подождал, но больше никаких странных теней не заметил.

Вэн досчитал до тридцати, держа глаза открытыми, даже когда в них попадали капли.

Ничего.

Наконец Вэн позволил себе выдохнуть. Отвернувшись к душу, он смыл мыло и взял бутылочку с шампунем.

– Дам, да-дам, ДАМ…

Над шторой скользнула новая тень. По ткани пробежала едва заметная рябь. Вэну почудилось, что он уловил краем глаза какую-то тёмную уменьшающуюся массу, будто показанная в обратную сторону запись брызг из бутылки.

Он схватился за штору и резко сдвинул её вбок, в последний момент взмолившись про себя – потому что было уже поздно, – чтобы не оказаться нос к носу с Питером, мистером Греем или Эммой.

Но в ванной никого не было. Его слуховые аппараты лежали на том же месте у раковины рядом с коробкой Лемми.

Вэн сделал глубокий вдох. У него просто разыгралось воображение. Опять.

Домывшись в рекордные сроки, он вытерся мягким полотенцем, надел пижаму в полоску, за которую ему, по крайней мере, не придётся краснеть, и сунул ноги в тапочки.

Он взял коробку с Лемми и пошлёпал по коридору в красную комнату.

Закрыв за собой дверь, Вэн задвинул шторы, проверил углы и сел посреди кровати.

Он поднял крышку.

Коробка была пуста.

Вэн бросился к двери. В коридоре никого не было. Тогда он развернулся, бегом пересёк комнату, распахнул шторы и выглянул в окно. Но и во дворе внизу, и в проходе за увитой виноградными лозами кирпичной стеной, и вообще везде, куда бы ни падал его взгляд, не было ни души.

Вэн сжал кулаки. Сердце в груди грохотало. В венах жужжали и жалили полчища пчёл.

Что делать? Он не мог никому рассказать – по крайней мере, никому здесь – о том, что только что произошло, потому что тогда ему придётся объяснять кучу других невозможных вещей. Но он не мог просто взять и забыть о желаниеде. Ведь он знал, кто, по всей видимости, его забрал. И куда они направлялись.

Вэн поднял створку и высунулся наружу.

Под окном гостевой комнаты тянулся широкий каменный выступ, уходящий на другую сторону дома и создающий своего рода карниз над окнами столовой.

Не дав себе времени испугаться, Вэн перекинул через подоконник ногу и поставил её на выступ, как сделала Галька прошлой ночью. Если удалось ей, то и у него должно получиться, правильно?

Вытянув из окна вторую ногу, он осторожно выпрямился, прижимаясь спиной к стене. До земли было пугающе далеко. Лишь мысль о маленьком и перепуганном Лемми, которого в этот самый момент несли по городским улицам в неизвестность, удержала его от порыва залезть назад в комнату.

Держась стены, Вэн бочком дошёл до выступа. Здесь он повернулся, встал на четвереньки и осторожно подполз к краю. «Если повиснуть на руках, то до земли останется падать всего ничего», – уговаривал себя Вэн.

Он спустил одну ногу, затем вторую. Крепко схватившись за край карниза, Вэн соскользнул вниз. Короткий нырок, и он повис, как мокрый ветроуказатель напротив высоких окон столовой. Мистер Грей и мама всё ещё были там.

К счастью, они смотрели в другую сторону.

Вэн глубоко вздохнул. И отпустил карниз.

Он приземлился на обе ноги, и их будто пронзили электрические разряды, через подошву тапочек до самых голеней, но Вэн не позволил себе даже охнуть. Не дожидаясь, когда боль утихнет, он пересёк лужайку, вскочил на уже знакомый вазон и перелез через заднюю стену.

Вэн бежал по сумеречному городу, квартал за кварталом. Он не думал о своих ноющих ногах, горящих лёгких или о том, какие неприятности его будут ждать по возвращении в дом Греев. Все его мысли были только о маленьком Лемми.