Такой чудесный день - Айра Левин

– Суббота! Люди вокруг! Хочешь, чтоб нас обоих «вылечили», глупая сучка?

Она все еще бушевала.

Потом стихла, тяжело дыша; зубы разжались, отпустили.

– Garce![15] – произнес он.

Лилия попробовала шевельнуть ногой. Он придавил сильнее. Руку жгло так, будто вырвано мясо.

Она лежала под ним, побежденная, с раздвинутыми ногами, и он вдруг завелся. Захотелось сорвать с нее комбинезон и «изнасиловать». Сама просила подождать субботы! Может, тогда бросит всю эту ткань про Короля и про то, как она его, Скола, ненавидит, перестанет драться – именно этим они и занимаются – и поливать его французскими ругательствами.

Она смотрела ему в глаза.

Скол отпустил запястье и рванул комбинезон, там, где разошлась материя. Лилия принялась брыкаться с новой силой.

Он раздирал эластичную материю, обнажил перед, стал гладить мягкие полные груди, гладкий живот, лобок с несколькими близко поросшими волосками, ниже – влажные губы. Она била его по голове, вцеплялась в волосы, кусала ладонь. Он скользил по ее телу свободной рукой, ласкал пальцами, мял, возбуждаясь все больше. Разорвал комбинезон донизу. Она пнула его, попробовала скинуть, но он сел сверху, плотно придавив ногами к земле, прижался бедрами, поймал ладонь одной руки и пальцы другой.

– Тише… Тише…

Вошел наполовину.

Она брыкалась, извивалась, сильнее кусала руку.

Еще толчок – и внутри целиком.

– Тише, Лилия… – повторял он, – тише…

Выпустил руки и, лаская мягкую грудь, почувствовал, как напрягаются под пальцами соски.

– Тише, тише.

Двигался медленно, затем быстрее и резче.

Встал на колени. Она лежала, прикрыв глаза одной рукой, а другую закинув назад; грудь тяжело вздымалась.

Поднялся, встряхнул свое одеяло и накрыл ее по плечи. Присел рядом на корточки.

– Ты как?

Не ответила.

Посветил фонариком на ладонь. Из овала ярких ранок сочилась кровь.

– Иисус и Уэй.

Промыл руку водой с мылом и вытер. Пошарил вокруг.

– Ты брала аптечку?

Тишина.

Нашел ее сумку и здоровой рукой нащупал то, что искал. Сел на камень с аптечкой на коленях и пристроил фонарь на соседнем валуне.

– Животное, – процедила она.

– Я не кусаюсь. И не пытаюсь убить. Иисус и Уэй, ты же думала, что пистолет исправен!

Он распылил на ладонь заживляющий раствор, один слой, другой.

– Сochon[16].

– Уймись. Хватит.

Сорвал упаковку с бинта и услышал, что она встает. Зашуршала сбрасываемая одежда. Лилия подошла, взяла фонарь, вытащила из своей сумки мыло, полотенце и комбинезон и направилась в сторону камней, которые он навалил между скалистыми уступами в глубине укрытия, чтобы можно было перелезать на ту сторону к ручью.

Скол залепил в темноте рану, нашел на земле второй фонарь. Поставил велосипеды вместе, приготовил, как обычно, две постели, положил рядом ее сумку. Поднял обрывки комбинезона и убрал к себе пистолет.

Луна выплыла из-за скал и светила сквозь черную неподвижную листву.

Лилии все не было, и он испугался, как бы она не ушла пешком.

В конце концов вернулась. Убрала мыло и полотенце в сумку, выключила фонарь и залезла под одеяло.

– Ты была подо мной, и я завелся. Я всегда тебя хотел, а эти последние недели просто с ума сходил. Ты же знаешь, я тебя люблю.

– Дальше я пойду одна.

– Доберемся до Майорки – делай как знаешь; а до тех пор мы вместе, Лилия. И точка.

Она промолчала.

Скол проснулся от странных звуков – всхлипов и горестных стонов. Сел, посветил фонарем: она зажимала рот рукой, по вискам из-под сомкнутых век катились слезы.

Быстро подошел, присел, погладил по голове.

– О Лилия, не надо. Не плачь. Пожалуйста!

Наверное, он сделал ей больно. Может быть, внутри.

Она рыдала.

– Лилия, прости! Прости, любимая! Иисус и Уэй, лучше бы пистолет работал!

Она помотала головой, зажимая себе рот.

– Я думал, ты из-за меня. Тогда что? Не хочешь идти вместе? Хорошо.

Снова помотала головой.

Скол растерялся. Сидел рядом, гладил по голове, спрашивал, просил перестать, потом постелил себе рядом, повернул ее, прижал к груди. Она плакала. Когда он проснулся, Лилия смотрела на него, лежа на боку и подпирая голову рукой.

– Идти поодиночке нет смысла, – произнесла она. – Останемся вместе.

Скол хотел вспомнить, о чем они говорили перед тем, как он заснул. Кажется, ни о чем, она плакала.

– Хорошо, – ответил растерянно.

– Мне так стыдно за пистолет. Как я могла! Я была уверена, что ты соврал Королю.

– А мне стыдно за то, что я сделал.

– Успокойся, это совершенно естественно. Я тебя не виню. Как рука?

Он выпростал ее из-под одеяла и сжал. Было очень больно.

– Ничего.

Лилия взяла его руку и осмотрела бинт.

– Заживителем брызгал?

– Да.

Она глядела на него большими карими ясными после сна глазами.

– Ты правда поехал к острову и вернулся?

Он кивнул.

– Тres fou[17], – улыбнулась она.

– Вовсе нет.

– Да.

Снова посмотрела на руку, поднесла к губам и стала один за другим целовать кончики его пальцев.

В путь тронулись только в девять утра и, чтобы компенсировать свою лень, долго ехали быстро. День стоял странный, душный. На белый солнечный диск в зеленовато-сером мареве можно было глядеть не щурясь. Сбой управления климатом. Лилия вспомнила, что однажды, когда ей было двенадцать или тринадцать, такое приключилось в Кит.

– Ты там родилась?

– Нет, в Мекс.

– Да ну?! Я тоже!

Теней не было, и казалось, будто встречные велосипеды летят над землей, словно автомобили. Товарищи с опаской поглядывали на небо и при встрече хмуро кивали.

Когда они с Лилией сидели на траве, по очереди отпивая колу, Скол сказал: